Молвил он: «О, как радушен ты, хозяин мой! Чудно здесь! Твой дом обилен, как ничей иной. И настолько эта башня дивно высока, Что арканом ей обвили шею облака. Но на шестьдесят ступеней этой высоты В шестьдесят годов — как станешь подыматься ты?» Тот ответил: «Шах да будет вечен! И при нем Кравчим гурия да будет, а Замзам — вином! Я мужчина, я привычен к горной крутизне, И по лестнице не диво подыматься мне. А вот есть красавица — обликом луна, Словно горностай султана, словно шелк, нежна: Но она быка, который двух быков грузнее, Каждый день на башню вносит на девичьей шее, Шестьдесят ступеней может с ношею пройти И ни разу не присядет дух перевести. Этот бык — не бык, а диво; то не бык, а слон, Жира своего громаду еле тащит он; В мире из мужчин сильнейших нет ни одного, Кто бы мог хоть на полпяди приподнять его; Но быка того на плечи женщина берет И на кровлю башни вносит — под высокий свод». Шах Бахрам от удивленья палец прикусил. «Где ты взял такое диво? — старца он спросил.— Это ложь! А если правда — это колдовство! И покуда не увижу чуда твоего, Не поверю я!» И тут же привести велел Эту женщину; мгновенья ждать не захотел Вниз по лестнице хозяин быстро побежал, Женщине, быка косящей, все пересказал. Сребротелая все раньше знала и ждала, И она готова с шахом встретиться была; Одеяньями Китая стан свой облекла, И своих нарциссов томность розам придала, Обольщения сурьмою очи подвела, Тайных чар огнями взоры томные зажгла. Плечи, как венцом, одела амброю кудрей; Локоны черны, как негры, на щеках у ней, Родинка у ней индуса темного темней, — Рвутся в бой индус и негры — воинов грозней. Маковка в венце жемчужин южной глубины, Покрывало словно Млечный Путь вокруг луны. А в ушах они рубинов и камней зеленых Превратили в буйный рынок, скопище влюбленных, Применила семь она снадобий сполна И как двухнедельная поднялась луна. Вот она к быку походкой легкой подошла, Голову склонив, на шею чудище взяла, Подняла! Ты видишь — блещет самоцвет такой Под быком! При этом блеске, словно бык морской,
