Он сказал: «Отец! Взгляни-ка, вот я стал ходить! Ты меня сумел, премудрый, словом исцелить!» «Если сам посланник бога, — деве шах сказал, — Сухоруких и безногих дивно исцелял, То правдивыми, конечно, нам не стыдно быть И стрелу в добычу прямо с тетивы спустить. О единственная в мире, о моя луна, Я люблю тебя, но что же так ты холодна? Я страдаю и тоскую, мукой я горю, На тебя в томленье сердца издали смотрю. Ты прекрасна несравненной, дивной красотой!.. Почему же так сурова и жестка со мной?» И красавица владыке своему вняла, B ответа лучше правды чистой не нашла. «Это все, — она сказала, — не моя вина! А у нас в роду, к несчастью, есть черта одна: Мать, и бабка, и прабабка у меня, о шах, Все, едва лишь выйдя замуж, умерли в родах. Знать, на нас на всех проклятье — в браке умирать, Потому — мужчине сердце я боюсь отдать. Не хочу я, мой владыка, — я не утаю, — Ради радостей мгновенных жизнь губить свою. Жизнь дороже мне. И лучше мне безмужней жить, Чем испить отраву страсти и себя сгубить. Не любви, о шах, я жажду — жизни жажду я! Вот тебе и явной стала тайна вся моя. Крышку с тайны сняв, как хочешь, так и поступай, У себя оставь, коль хочешь, а не то продай. Вот, о царь, я все сказала, правду возлюбя, Я не спрятала, не скрыла тайны от тебя. Я надеюсь, шах вселенной, что и ты теперь Предо мной своей загадки приоткроешь дверь: Почему рабынь прекрасных падишах берет В дом к себе— и их меняет чуть не сотню в год? И недели не живет он ни с одной из них, И души не отдает он ни одной из них? Приголубит и приблизит к своему лучу, А потом ее поспешно гасит, как свечу? До небес сперва возносит, холит и дарит, И с презрением отбросит, и не поглядит?» Шах ответил: «Путь возвратный открывал я им, Так как не был ни одною искренне любим. Поначалу все бывали очень хороши; А потом — куда девалась доброта души?.. В царском доме, как царицы, привыкали жить. Мне они переставали преданно служить. Ведать меру должен каждый, кто душой не слеп, Не для всякого желудка годен чистый хлеб. Нет, железный лишь желудок может совладать
