Тополь жаждущие корни окунул в волну, Солнце знойное настигло робкую луну. Рядом — гурия, и больше никого кругом, — Тут пещерный бы отшельник согрешил тайком Юношу любовь палящим вихрем обвила, От желания в кипенье кровь его пришла. То, о чем не подобает разговор вести, Говорю тебе, читатель; бог меня прости. С нею он свое желанье утолить хотел, Он жемчужину рубином просверлить хотел. Кошка дикая по ветке кралась той порой, Наблюдая за мышиной земляной норой. Кошка прыгнула и с шумом вниз оборвалась, А влюбленным показалось, что беда стряслась, Что неведомым несчастьем угрожает ночь... И, вскочив, они в смятенье убежали прочь. Бросили они друг друга, шума устрашась. Посмотри: опять лепешка их недопеклась. Грустная — к своим подругам девушка пришла, Полная тоски сердечной, чанг она взяла И запела песню, струны трогая рукой: «Снег растаял. Аргаваны расцвели весной. Горделиво стан свой поднял стройный кипарис, И со смехом вкруг ограды розы обвились. Соловей запел. Веселья вспыхнули огни. И базара наслаждений наступили дни. И садовник сад украсил, радующий взгляд. И державный шах явился, осмотрел свой сад. Чашу взяв, вина из чаши он испить решил. Но упал внезапно камень, чашу ту разбил. О, ограбивший мне сердце! Множишь только ты Муки сердца. Дать мне радость можешь только ты. Я стыжусь тебе признаться, как терзаюсь я, Сердце без тебя уныло, жизнь темна моя!» Знающие тайну лада этих грустных слоч Тайну пери вновь узнали из ее стихов. И печалясь и вздыхая, двинулись опять Эти девы в чащу сада — юношу искать. Словно вор, укравший масло, страхом удручен, Возле брошенной сторожки притаился он. Там, где ивы нависали низко над ручьем, Он лежал в глубокой муке, наземь пав лицом. Еле-еле отозвался он на голос их, Пораженный этим градом неудач своих. Две наперсницы в тревоге повели расспрос, И в досаде были обе чуть ли не до слез. Но подумали: «Не поздно! Еще длится ночь...» И пошли, чтобы влюбленным в деле их помочь. Успокоили подругу, что, мол, нет беды... И цветку послали кубок розовой воды.
