Вдруг напрасная тревога, страшный стук и гром... Налетел и все развеял ветер ледяной. По цветку в тоске остался робкий мотылек, Умирающий от жажды — без воды живой. Почему в неверном ладе песню ты ведешь? Заиграй же в верном ладе наконец со мной! Милый, ты в неверном ладе свой настроил чанг! Но зато уж буду верно я играть с тобой!» Лишь газель свою пропела пери, в тот же миг Быстрый ум ее наперсниц правду всю постиг. Снова обе побежали юношу искать, Чтоб исправить и наладить их дела опять. Страшно пристыжен, испуган, — где-то под кустом — С вытянутыми ногами он лежал ничком. Девы ласково беднягу подняли с земли И расспросы осторожно, мягко повели. Он ответил, что ни в чем он тут не виноват, Что холодный адский ветер вторгся, видно, в сад... А наперсницы, воскликнув: «Это ничего!» — Все рассеяли сомненья в сердце у него. Развязали этот узел живо. И — гляди — Ожила опять надежда у него в груди. В поучение сказали: «Опыт свой яви! И настойчивее надо быть в делах любви! Выбери небезопасней место для гнезда, Чтоб напасть не прилетала новая туда. Зорко вас теперь мы сами будем охранять,. Тут на подступах, как стражи, будем мы стоять». И к подруге воротились и опять взялись Уговаривать прекрасный, стройный кипарис. Чтоб она набег свой тюркский совершила вновь, Чтоб пошла и подарила юноше любовь. И пошла она, всем сердцем юношу любя. Увидав ее, хозяин позабыл себя. Он за локоны, как пьяный, ухватил ее. В угол сада потаенный потащил ее. Там укромная пещера вырыта была, — Куполом над ней сплетаясь, жимолость росла. И жасмины поднимали знамя над стеной. Сверху — заросль, а под нею — вход пещеры той. Места лучшего хозяин больше не искал; Местом действия пещеру эту он избрал. Разорвав густую заросль, путь он проложил И красавицу проворно за собой втащил. Расстегнул на ней он платье, позабыв вро стыд. Расстегнул и то — о чем мой скромный стих молчит. Обнял эту роз охапку, все преграды смел... И уверенной рукою приступ он повел. Палочка не окунулась в баночку с сурьмой, А уж свод горбатый новой занялся игрой;
