— Жалеет деньги?
— Отнюдь. Просто тратит мало. Такси, например, для него — роскошь; драгоценности — пережиток прошлого; мебель, ковры и автомашины — мещанство; курортные вояжи и выпивка — бессмысленное занятие. Словом, все то, на что можно истратить деньги, для Юры не представляет интереса. Чем он увлекается, так это книгами. Спекулянты, знающие Юрину слабость, втридорога с него берут…
— Не знаете случайно, сколько заплатил Деменский за старую Библию с «автографом» Дарьи Сипенятиной? — будто между прочим спросил Бирюков.
Зарванцев, резко подавшись вперед, вроде не понял:
— С чьим автографом?.. А-а-а!.. Библию по Юриной просьбе я по чистой случайности перехватил на книжном рынке за сто пятьдесят рублей.
— Не дороговато ли? — удивился Антон.
— Нисколько! Для старой Библии — это очень даже дешево. Что поделать? На уникальные издания цены бешеные. Да что там уникальные! За книги современных популярных писателей и то спекулянты берут по десять — пятнадцать номиналов.
— Не запомнили того человека, у которого Библию купили?
— Давно это было, товарищ Бирюков… — Зарванцев чуть-чуть улыбнулся. — Представьте себе, теперь уже не могу даже припомнить: у мужчины или у женщины купил.
— Так что же все-таки, Альберт Евгеньевич, могло случиться в квартире Деменского? — возвращая разговор к происшествию, спросил Антон.
— Ума не приложу…
— Вы сказали, будто Деменский грозил Сане…
Зарванцев, словно загораживаясь, испуганно вытянул перед собой руки.
— Что вы, товарищ Бирюков, что вы! Угрозу Юра в горячке выпалил. Остынет, даю слово, пальцем не тронет женщину. Деменский сентиментален, любит копаться в душевных переживаниях, бичевать себя за пустяковые ошибки. Ему прямо-таки не хватает эшафота общественности, и он, казня себя, изобретает свой собственный эшафот. Нет, товарищ Бирюков, подозревать Юру Деменского в чем-то плохом — откровенная нелепость!
— А что об Овчинникове можете сказать?
Зарванцев пожал плечами:
— Когда-то Анатолий в футбольных «звездах» ходил. После пытался стать тренером, но водочка помешала. Поступил по своей специальности в речпароходство, почти в капитаны там вышел, но опять же спиртное… Теперь работает в домоуправлении: не то слесарит, не то снабженческой деятельностью занимается. Мужик пробивной и нахальный, а нахальство, как говорят, — второе счастье…
В прихожей нетерпеливыми очередями затарабанил звонок. Мирно дремавшая собачонка спрыгнула с дивана и, захлебываясь лаем, кинулась к двери. Зарванцев вздрогнул, но открывать дверь не спешил. Звонок гремел все настойчивее. Наконец Альберт Евгеньевич, извинившись перед Антоном, с неохотой вышел в прихожую и дважды щелкнул замком. Тотчас женский голос сердито выпалил: «Почему долго не открывал?!» Зарванцев что-то зашептал. Женщина, громко засмеявшись, оборвала его: «Не пудри мозги! Бабу, наверно, привел? Я щас ей перманент устрою!» В прихожей послышалась возня, дверь распахнулась, и в комнату, пятясь, чуть не упала похожая на долговязого подростка молодая женщина в белой кофточке и джинсах, на которых сзади, пониже пояса, экстравагантно красовалось крупно написанное желтой гуашью: «Толя». Плюхнувшись по инерции на диван, она уставилась на Антона нетрезвыми глазами.
— Здравствуйте, — не сдержал улыбки Антон.
— П-привет… Ты кто?
— Люсьена, перестань дурака валять, — смущенно сказал вошедший следом за ней Зарванцев. — Это товарищ из уголовного розыска.
— О-о-о… — басовито протянула женщина и наигранно расширила густо подкрашенные тенями глаза. — Стра-а-ашно, аж ж-ж-жуть…
Зарванцев присел рядом с нею, заискивающе улыбнулся:
— Мы, кажется, пьяны?
— Что-о?.. Ты п-поил?..
— Перестань. Товарищ может плохое подумать.
— С Эй!.. — Люсьена, зажмурясь, икнула. — С Эйфелевой башни, Алик, я плевать хотела, что обо мне подумают… Дай телефон… Толяну б-буду звонить. Баба его ответит, а я молчу, вздыхаю… Страшно, аж ж- ж-жуть! Вот хохму придумала, а?..
Зарванцев пригрозил:
— За такую «хохму» тебя и посадить могут. Это хулиганство называется.
Люсьена повернулась к Антону:
— П-правда, можешь посадить?.. Алик! Тащи выпить…
— Ты зачем пришла? — Зарванцев побледнел. — Тебе еще мало выпивки?..
— М-мало… Юра Деменский всего одну бутылку коньяка покупал… Понял?.. Завтра увольняюсь из парикмахерской, Юра на свой завод дизай… дизайнером устроит. Больше двухсот рэ буду получать! Плевать на твои трешки! Понял?..
Лицо Зарванцева болезненно перекосилось, однако Люсьена, оставляя на его белых брюках следы потных рук, продолжала свое:
— Ну-ка, расскажи, как с Юриной женой в «Орбите» пьянствовал, а?.. Угробили с Толяном Юрину бабу. Угробили, да?! Эх, сволочи! Гады ползучие!.. Ма-ма…
Люсьена, уткнувшись лицом в диван, истерично забилась. Вконец растерянный Альберт Евгеньевич сидел как изваяние.
— Подайте ей воды, — подсказал Антон.
— Обойдется, не первый раз. — Лицо Зарванцева стало оживать. — Через минуту утихнет.
Люсьена на самом деле успокоилась очень быстро. Поджав колени к животу, она сунула сложенные вместе ладони под голову и глубоко засопела. Зарванцев брезгливо отодвинулся.
— Кто это? — спросил Антон.
— Люся Пряжкина. В вокзальной парикмахерской стрижет-бреет. Иногда позирует мне. За два сеанса плачу из своего кармана по три рубля… Не пойму, чего Юра Деменский к ней с коньяком потащился?.. Неужели заподозрил меня… Вот уж ревность, не знающая границ. — Зарванцев покосился на посапывающую Пряжкину. — А эта чудачка с пьяных глаз нагородила…
— Часто выпивает?
— Частенько. С комплексом девочка. Влюбилась в Овчинникова. Видите, на джинсах «Толя» — крик души…
— Они знакомы?
— Говорят, жили рядом.
— Где?
— У Бугринской рощи где-то. Анатолий недавно на улицу Челюскинцев переехал. Он мне и посоветовал Люсю в натурщицы.
— Не договорили мы, Альберт Евгеньевич, об Овчинникове, — сказал Антон.
Зарванцев, вроде бы собираясь с мыслями, помолчал:
— Что о нем еще добавить?.. У Анатолия много напускного, внешнего, а характер у него безобидный, покладистый.
— Где и как он познакомился с Холодовой?
— Не представляю.
— О чем они разговаривали в «Орбите»?
— Подвыпив, Овчинников, как всегда, начал какие-то фривольности, но Саня быстро оборвала. Тогда Анатолий переключился на анекдоты. В этом жанре он мастер-виртуоз. Словом, банальный ресторанный разговор, и только.
— А вы Реваза Давидовича Степнадзе знаете?
— Это мой дядя, — спокойно ответил Зарванцев.
«Вот как!» — подумал Антон и, сдерживая удивление, равнодушно спросил:
