— Вы, когда сделали ключ, пробовали открывать им гараж Зарванцева?
— Зачем? Моя «фирма» работает по слепку вне конкуренции — Алик сказал, что ключ подошел лучше заводского… — Овчинников вдруг, словно осененный внезапной догадкой, уставился на Бирюкова. — Шеф! Пряжкина раньше Алика из Новосибирска умоталась… Понимаешь, последнее время Люся повадилась мне на квартиру звонить. Жена снимет трубку — там трагические вздохи. Сколько я ни грозил Люське — не мог отучить. А с того вечера, как после «Авроры» я у Ниночки Степнадзе облизнулся, звонки прекратились…
— После «Авроры» до вчерашнего дня Люся Пряжкина в клинике лежала.
— От запоя?..
— Нет, по другой причине… Среди друзей Зарванцева есть железнодорожники?
— А черт их знает… Насколько мне известно, вокруг Алика все больше непризнанные гении табунятся: художники разные, артисты, даже писатель один есть, который нигде не может напечатать толстущий, как «Война и мир», роман… Знаешь, шеф, давай закончим панихидный разговор. Зря ты Зарванцева и Пряжкину подозреваешь. Это Реваз Давидович с Саней Холодовой намутил. Вчера чисто случайно встретил Степнадзе, когда он из угрозыска вышел. Скажу тебе, видок у старика был, вроде ему клизму из толченого стекла поставили…
Оркестр оборвал мелодию. Танцевавшие стали рассаживаться по местам. К столу подошла Наташа Маковкина, а следом за ней — Звонкова.
— Ты, лапа, сегодня выступаешь как Анна Каренина, — глядя на Фросю, недовольно сказал Овчинников.
— И конец такой же будет? — хмуро спросила Фрося.
— Я до конца не читал.
Бирюков с Маковкиной переглянулись и улыбнулись. Звонкова сосредоточенно стала чертить пальцем на скатерти вензеля — в отличие от Овчинникова она была совершенно трезвой.
Подошла с полным подносом официантка. Поставила перед Овчинниковым графинчик водки, а перед Бирюковым и Маковкиной заказанный ими ужин. Овчинников мигом наполнил рюмку и размашистым жестом протянул Антону:
— Прими, шеф, штрафную!
— Через час на дежурство, — слукавил Антон.
— Подумаешь, беда. При твоей комплекции такая рюмашка что дробина в холку слона.
— А запах?
Овчинников на секунду задумался. Тут же сунул руку в карман и достал что-то похожее на дольку чеснока:
— Держи! Мускатный орех, зажуешь.
Бирюков засмеялся:
— Жевание не поможет. У нас с таким делом очень строго.
— Строже, чем у летчиков?
— Почти.
— Не завидую твоей службе. — Овчинников прищурился. — Ну будь здоров, шеф. — И одним глотком опорожнил рюмку.
— Домой мне надо, Анатолий, — сказала Звонкова. — Завтра на работу с утра.
— Я провожу.
— На такси сама доеду.
Овчинников встревоженно постучал вилкой по графинчику:
— Не забудь за это заплатить.
— У тебя одна забота.
— Забот много — денег нет. — Овчинников вторично наполнил рюмку и подмигнул Фросе. — За твой отъезд!
После ухода Звонковой Бирюков и Маковкина просидели в компании с Овчинниковым еще около получаса. Анатолий Николаевич, безостановочно каламбуря, с сожалением поглядывал на пустеющий графинчик.
Из ресторана Бирюков проводил Маковкину до ее дома, а сам пошел вдоль Красного проспекта. Ночной город сиял разноцветьем реклам и устало подмигивал окнами засыпающих многоэтажек. Дойдя до первого телефона-автомата, Антон набрал номер Зарванцева. Он выслушал около десятка продолжительных гудков, нажал на телефонный рычаг и, словно со злостью, резко накрутил диском цифры дежурного по управлению:
— Это Бирюков. Какие новости?
Дежурный чуть помедлил:
— Плохие. В Шелковичихе, недалеко от дачи Степнадзе, обнаружен труп Пряжкиной.
Глава 27
Заключение судебно-медицинской экспертизы Бирюкову удалось узнать лишь утром следующего дня на оперативном совещании у начальника отдела.
На мертвую Люсю случайно наткнулись отдыхающие горожане. В одних плавках и лифчике Пряжкина лежала, уткнувшись лицом в воду, на пологом берегу Ини рядом с проселочной дорогой, за которой в густом лесу возвышалась двухэтажная дача Степнадзе. Неподалеку от трупа валялись джинсы с надписью «Толя», разорванная на груди белая кофточка, бутылка из-под «Столичной» и консервная жестянка с остатками килек в томатном соусе. По положению тела создавалось впечатление, что Люся хотела искупаться в реке, но неожиданно упала в воду лицом и, находясь в сильном алкогольном опьянении, захлебнулась. Заключение медицинской экспертизы не исключало такую версию. Однако имелось и другое предположение: пьяную Пряжкину утопили, попросту говоря, окунув головой в воду. На эту мысль наводили два кровоподтека на затылочной части шеи, которую будто бы длительное время сдавливали пальцами.
После судебно-медицинского эксперта Карпенко докладывал криминалист Дымокуров. На сей раз его сообщение было коротким, и Аркадий Иванович, похоже, чувствовал неловкость оттого, что не может дать оперативникам веских фактов.
Служебная собака след не взяла, а прибитая грозовым ливнем трава не позволила что-то определить визуально. В радиусе ста метров от трупа по берегу было три пепелища костров, возле которых сохранились следы палаточных стоянок. В траве много окурков, газетной бумаги, конфетных оберток, папиросных и сигаретных пачек. Обнаружено шесть ржавых консервных банок, игрушечный пистолет, шариковая авторучка и даже газовая зажигалка, пролежавшая на берегу не меньше года. Словом, находки были типичными для пригородного места и ни малейшего света на загадочную смерть Пряжкиной не проливали. Песчаный откос берега гладко зализали стекающие в реку ливневые потоки воды. Гипсовый слепок удалось изготовить всего только с единственного отпечатка спортивного кеда сорок второго размера, сохранившегося под трупом. Однако этот след мог остаться и от постороннего человека.
Начальник отдела обратился к сосредоточенно слушавшему Бирюкову:
— У вас, кажется, вопросы есть?
— Да, товарищ подполковник. — Антон посмотрел на судебно-медицинского эксперта. — Виталий, когда наступила смерть Пряжкиной?
— В пятницу, около одиннадцати вечера. Отклонение — не больше часа.
— Значит, убежав из клиники, Пряжкина прожила всего семь часов…
— Самое большое — восемь, — уточнил судмедэксперт.
Бирюков повернулся к Дымокурову:
— Аркадий Иванович, в вещах у потерпевшей деньги обнаружены?
