— Гад полосатый! — вдруг со злостью сказала Лена.
— Кто?..
— Да этот, новый хахаль Эфирного Создания. Придет и всех гонит. Вот до него был дядя Петя, «сантехник первого класса». — Лена коротко хохотнула. — Он так сам себя называл. Напьется и проспит весь вечер на диване. Только похрапывает под музыку!
Костя изумленно молчал.
Они стояли под старой липой. Был поздний вечер, и, похоже, опять собирался дождь.
— И почему все так? — снова заговорила Лена. — Ведь Эфирное Создание хорошая, добрая, веселая, И Жгута любит. А он ее, по-моему, еще больше. Только Жгут… — Лена вдруг оборвала себя.
— Что? — спросил Костя.
— Поклянись, что никому ни слова.
— Клянусь.
— Понимаешь… Жгут ворует. Иногда…
— Ворует? — ахнул Костя.
— Да… — Лена говорила шепотом. — Это редко бывает. Он для матери.
— Для матери? Это как? Зачем?
— Ну… Ей иногда позарез надо опохмелиться. Иначе, говорит, умереть можно…
— Лена, — перебил Костя, — значит, вы там, у Эфирного Создания, пьете?
— Кто сейчас не пьет? — сказала девочка. — Вопрос в том, как пить. Мы — по капельке, для веселья. Лично я пью так. Ты слушай. Вот ей надо опохмелиться, а денег на вино нет. Тогда Жгут и ворует. Один раз с подоконника на первом этаже аквариум с рыбками спер. — Лена посмеялась. — И загнал Глоту.
— Кому?!
— А! Барыге одному. Глот — перекупщик краденого. Я с ним, правда, незнакома. Ребята рассказывали. Да ты что на меня так смотришь? Жгут воровал раза два или три, когда Эфирному Созданию совсем плохо становилось.
— А она знает… — Костя запнулся, — …что Жгут ворует?
— Да ты что?! — всплеснула руками Лена. — Жгут говорит, кореша выручают. То есть мы. Хорошо, ни разу не попался Жгут. А то… Точно пристроили бы его куда-нибудь в интернат или даже в колонию.
— Просто я не знаю, что и подумать, — сказал ошеломленный Костя.
— Да успокойся ты! Это бывает с Эфирным Созданием очень редко. А так она просто замечательная. И какая компанейская!
— Ты у них часто бываешь?
— Бываю. Мы все бываем. — Лена помолчала. — Ведь негде собираться, особенно осенью. А Эфирное Создание всем рада. Магнитофон крутим, песни поем. Знаешь, как Муха на гитаре играет!
— Муха! Все Муха!.. — вырвалось у Кости.
— Ты что, Пчелка? — Лена засмеялась. — Во. Правильно Эфирное Создание придумала, мы тебя будем звать Пчелкой.
В листве зашумел дождь.
— Дождь! — радостно вскрикнула Лена. — Я люблю от дождя под этой липой прятаться. И вообще это мое любимое дерево.
— Почему?
— Так. — Лена погладила темную кору ствола. — Сколько живу, помню эту липу. Она все обо мне знает.
Костя подумал, что и он не представляет своей жизни без старого дерева. То есть он всегда видел липу, всю жизнь, и, если бы внезапно она исчезла, это стало бы потерей чего-то очень важного: неожиданно из твоего бытия исчезает друг.
И тут вспыхнула молния, на мгновение осветив двор, и из вечерней темноты проступили дома; листья над головой в этот короткий миг показались белыми. Победно раскатился гром.
Лена зажала уши, прошептала:
— Я боюсь грозы… Мама рассказывала: ее отца, моего деда, в деревне громом убило.
— Убить может только молнией, — сказал Костя.
— Громом! — Лена схватила Костю за руку. — Бежим! Проводишь меня до подъезда.
И они побежали под потоками дождя.
«Только папа, только он может помочь Эфирному Созданию», — думал Костя, поднимаясь в лифте, и Томительное ощущение счастья оглушило его.
«Лена, Лена, Лена…» — твердил он про себя.
Наскоро поужинав, не ощутив вкуса еды, он сказал:
— Папа, мне надо с тобой поговорить!
— Так… — Лариса Петровна загремела в мойке посудой. — От меня уже секреты.
— Лара, ведь бывают мужские разговоры, — улыбнулся Виталий Захарович.
Отец и сын удалились в лоджию. Монотонно шумел дождь. Гроза ушла, но в отдалении еще вспыхивали зарницы.
Костя все без утайки поведал Виталию Захаровичу.
— Понимаешь, папа, — сказал он, — я просто не знал, что так могут жить люди.
— Как именно? — спросил отец.
— Бедно, неряшливо… Не знаю. Вроде бы весело, музыка. А на самом деле… И пахнет в квартире… кисло. Папа! А зачем люди пьют? Вот так, как Эфирное Создание?
— Видишь ли… — Виталий Захарович внимательно смотрел на Костю. — Пить, особенно систематически, — удел слабых людей. Жизнь — бесценный дар, и топить ее в вине… Надо осознать главное. Может быть, это покажется тебе странным, но жизнь коротка, вот в чем дело.
— Коротка? — перебил Костя. И подумал с удивлением: «Странно! То же самое говорил Владимир Георгиевич».
— Да, да! Коротка, Только в твоем возрасте кажется, что она беспредельна. Жизнь трагически коротка по сравнению с теми возможностями, которые даны человеку. Любимое дело, искусство, путешествия, любовь.
— Любовь?
— Да, и любовь. А вино, эти проклятые бутылки — первый враг неограниченным возможностям человека, которые даны ему на земле.
— Мне жалко Эфирное Создание, — сказал Костя. — Она веселая и, по-моему, добрая.
— Вообще-то, насколько я помню, да, — неожиданно сказал отец.
— Ты ее знаешь? — ахнул Костя. — Почему же не сказал сразу?
— Не хотел тебя перебивать. — Виталий Захарович задумался. — Когда она была совсем молодая, я дружил с Борисом, ее мужем. Ну… теперь бывшим мужем.
— С отцом Жгута? — перебил мальчик.
— Славы… Все непросто в жизни, Костик. Отличный был парень Борис. Но… Разлюбил. Вернее, полюбил другую…
— Я не понимаю, папа! — пылко перебил Костя. — Раз любишь, разлюбить невозможно!
Отец взъерошил сыну волосы.
— Папа! — Костя с надеждой смотрел на отца. — Ведь Николай Силантьевич такой классный психиатр! Ты сам рассказывал.
— Я поговорю с ним, — пообещал Виталий Захарович. — Но тут как основное условие необходимо согласие Эфирного Создания. — Он усмехнулся. — А ведь точно: была она именно Эфирным Созданием… Тоненькая, стройная. Не ходила, а, казалось, летала по воздуху. И всегда радостная улыбка на лице…
Глава седьмая
