плюхнулись на свои рюкзаки и покатились со смеху. Такими веселыми их и увидел Валерий Коробкин.
Не сказав ни слова, он подошел, подал Кате руку, оправил на ней, как на маленькой, куртку, взвалил себе на плечо ее рюкзак, и они, не дожидаясь остальных, пошли по перрону и вскоре растворились в его толчее...
Колюня рта не успел раскрыть — все произошло так быстро. Он тоже встал. Горбатый из-за рюкзака, растерянно посмотрел им вслед. Но ни обиды, ни досады он в ту минуту не испытал — уже умел довольствоваться малым. Какую глупость сделал бы он, если бы не пошел в поход! Разве можно забыть, как она смотрела на него, когда он пел: «Две звезды — это я и ты! Любовь — наш свет в ночи...»
Он тоже вскоре откололся от всех, шел вразвалочку и, точно любимые стихи, повторял в двух лицах диалог в тамбуре. И так увлекся этим, что забрел в незнакомый квартал и, блуждая среди его редких огней, долго не мог сообразить, где он и даже кто он... И весь остаток вечера был весел, возбужден, подробно рассказывал бабуле, где они были, как он отличился на заготовке дров, какой потом сыпанул дождь и так далее, и нахваливал, чего за ним раньше не водилось, бабулино поварское искусство. Под конец ужина его слегка зазнобило, но птицы золотого дня, запевшие в его душе утром, пели в нем и когда он засыпал... Ночью он проснулся от страшного землетрясения. А на самом деле его бил и сотрясал дикий озноб. Зубы выстукивали морзянку, и бабуля, когда он разбудил ее, долго не могла понять, что же с ним.
Под утро она вызвала «Скорую».
Врач послушала его легкие, нашла хрипы и сказала, что у него двустороннее воспаление легких. Зная, что иные пациенты лечь в больницу боятся больше, чем умереть, она предупредила, что вопрос о госпитализации не подлежит обсуждению.
— Никуда я не поеду,— твердо сказал Колюня.
— Хочешь, чтоб я вызвала санитаров?
— Вызывайте. А я в окно выпрыгну. Отвечать будете...
Врач разозлилась, сказала бабуле, что она ей не завидует, и, выписав, какие нужно, лекарства, ушла.
Адски болела голова. Он весь пылал от температуры свыше сорока и временами бредил, зачем-то требовал у бабули сразу два зонта. Она почти не отходила от его постели, боялась, как бы внук не сгорел от высокой температуры.
— Умрешь, что я родителям скажу? — плакала и ругала она его за то, что не поехал в больницу.
— Ты что, бабуля? — хрипел Колюня.— Я да умру?
Он действительно не боялся ни отека, ни удушья, ни даже самой смерти. Настроение у него было хорошим: редкий случай, когда в больном теле по какой-то причине жил здоровый дух...
Через три дня температура снизилась. Колюня попросил есть.
Бабуля решила приготовить пельмени и только сделала фарш и завела тесто, в квартиру кто-то позвонил. В глазок она увидела Валерия Коробкина и незнакомую ей девчонку в белом пушистом берете.
— Как он? — спросил Валерий первым делом.
— Есть попросил...
— Значит, уже не умрет,— пошутил Валерий и, пропустив впереди себя Катю, прошел к Колюне.
Бабуля добавила в тесто еще муки, чтобы угостить тех, кто пришел и кто еще придет: звонила утром Оля Самохвалова и предупредила, что после школы принесет уроки.
— Как дела? — спросил Валерий Колюню и положил на тумбочку кулек яблок сорта «Джонатан». Да неловко положил. Кулек лопнул, и желто-красные яблоки, точно хулиганы при свистке милиции, рассыпались и попадали на пол. Валерий, не дождавшись ответа, полез собирать их.
— Температура высокая? — спросила Катя.
— Нет, уже почти нормальная.
— А вид такой, словно весь горишь.
Она оглядела Колюнину келью с осторожным любопытством. Остановила свой взгляд на висевшей над дверью ритуальной маске с печально и злобно ощеренным ртом. Поежилась и спросила:
— Кто это?
— Дух мести,— пояснил Колюня.— Кажется, из Габона...
— Ешь.— Валерий собрал и положил яблоки на стол.— Тут все волшебные. Какое ни съешь, сразу выздоровеешь...
— А какое из них отравленное? — в своем стиле пошутил Колюня.
Валерий так и не сказал, какое. Он засмотрелся на футляр с трубой. Колюня понял.
— Забирай,— сказал он.— Пока я добрый...
— Можно? — оживился Валерий.— Я тебе все до копейки отдам.
— Конечно.— Колюня глянул куда-то вдаль внезапно заблестевшими глазами,— За кино же ты полностью рассчитался...
Кате не нравился их разговор.
— Нет, у тебя есть температура,— повторила она. Привстала и прохладными, мягкими, как лепестки розы, губами прикоснулась к Колюниному лбу.
Валерий к тому же месту приложил руку,
— Совершенно холодный.
— Сам ты холодный...— Она снова хотела дотянуться до Колюни, но Валерий, дернув ее за руку, не дал.
— Ты чего? — смерила она его взглядом.
— А я тебе по дороге объяснял. Или я, или... сама знаешь, кто.
Колюня лежал под одеялом не шелохнувшись. Они ссорились! Из-за него...
— Как ты разговариваешь со мной?! — возмутилась Катя.
— Не нравится? — Волевой подбородок Валерия затрясся.— Тогда я ухожу!
— Я и не звала тебя сюда, сам напросился...— сказала она вслед.
Валерий хлопнул дверью с такой силой, что дух мести сорвался с гвоздочка и упал.
— Жуть какая,— сказала Катя про маску, вешая ее на место.— А глаз не оторвешь.
— Нравится? — Колюня от нее не мог глаз оторвать. Белый берет очень шел к ее темным волосам. В нем она была вылитым олененком.— Хочешь, возьми себе на память.
— Что ты! — смутилась она.— Я сказала без всякой задней мысли.
— Ну, говорю же, возьми!..
Она поглядела в окно и сказала:
— Я пошла, ладно?
— Сядь! — скорее приказал, чем попросил он.— Что ты на праздники делаешь?
— Еще не знаю...
— С родителями будешь отмечать?
— Вряд ли...
— Давай вместе отметим. У меня есть приятель. Севка Барсуков. Он со своей девчонкой придет. Посидим, послушаем музыку...
— Валерку, я поняла, ты не позовешь?
— А ты уже соскучилась по нему?
Она ушла от прямого ответа.
— А почему ты думаешь, что я подойду вашей компании?
— Потому что ты естественная девчонка. Что думаешь, то и говоришь. Не строишь из себя, как, например, Светка. Короче, с тобой легко...— Колюня сам себе удивился. Никогда еще и ни с одной девчонкой он не разговаривал так запросто и так уверенно! Он даже в собственном голосе уловил незнакомые ему нотки...
Малышева недобро усмехнулась.
— А я-то думала, Рублев, ты еще совсем мальчик. А Валерка, выходит, прав.
— Дальше говори...
— Думала, мы можем быть с тобой друзьями...
— А что? Нет? — Только сейчас Колюня услышал хрипы. Но не в легких, в сердце.— Можем. Но без
