доброта...
— Знаешь, Валерка, я бы обрадовалась, если бы моего отца куда-нибудь перевели. В школу иной раз не хочется идти...
Они ушли, а Колюня, уткнувшись лицом в чью-то холодную, на поролоне, куртку, еще долго стоял и не двигался...
На улицу он выскользнул никем не замеченный. Уже была тьма кромешная. Дул ветер, сухой снег сек лицо. К Колюне подбежала бродячая собака, вопросительно задрала морду. Но когда он хотел погладить ее, шарахнулась назад и убежала. И Колюня побежал — обратно в школу. Влетел на второй этаж, где находился кабинет директора.
Всеволод Николаевич был один. С фестиваля он, оставив вместо себя завучей, ушел. И сейчас сидел за чистым, без бумаг, столом, глядел на свое отражение в полировке и мысленно проклинал себя за то, что доверил ключи от радиоузла Рублеву. На вошедшего в кабинет Колюню он посмотрел мельком и опять погрузил свой взгляд в полировку.
— Ты смотрел «Карнавальную ночь», Рублев?.. Нет? В этой кинокартине тоже объяснялись по радио...
— Я не знал, что микрофон был включен,— пролепетал Колюня.— Честное слово, не знал...
— Что же нам с тобой делать? — вслух задумался директор.
Колюня угрюмо смотрел на шапочку. Зря он не снял пальто. Весь мокрый от жары.
— Отправите в колонию,— поднял Колюня пустые глаза,— спасибо скажу...
— Ну, хватит! — хлопнул директор ладонью по глади стола.— Строить героя перед девчонкой — это ты можешь. А передо мной не надо...
Колюня согнулся так, будто хотел нырнуть под стол и там отсидеться, переждать грозу. Но Всеволоду Николаевичу не нравилось, когда провинившиеся ученики показывали ему свои затылки. Он вышел из-за стола и за подбородок приподнял Рублеву голову.
— Сам-то как думаешь жить дальше? — спросил он, охотясь за его глазами.— Вот завтра придешь на уроки. Встретишься с Натальей Георгиевной, товарищами... Что скажешь им? Я знаю, тебе не позавидуешь...— сочувственно покачал седенькой головой директор.— Но для чего ты ко мне пришел? Рассусоливать? Как в любовь играть — мы взрослые. А как отвечать — пожалейте нас, мы еще маленькие?!
— Вы меня не поняли! Я больше не буду учиться в вашей школе! Переведите меня в другую...
После этих слов Всеволод Николаевич долго расхаживал по кабинету, изредка поглядывая на Рублева. Правильно сработала голова у парня! Так будет лучше и для него самого и для всех остальных...
— Допустим, я смогу убедить роно, что тебя надо перевести,— насупленно сказал директор, снова усаживаясь за стол.— Но в районе нет таких школ, как наша. В обычную ты не пойдешь...
— В любую пойду, кроме нашей!!!
— Это другое дело... Теперь ступай домой...
Три дня отсиживался Колюня дома, не ходил в школу, а на четвертый пошел, но уже в другую, тоже с уклоном. Вернее, поехал. Пять остановок на метро с одной пересадкой...
В учительской первое время было много разговоров о Рублеве. Но обычно они велись в отсутствие Натальи Георгиевны. И если она, еще более прямая, отчужденная, вдруг входила в учительскую, тема разговора немедленно менялась.
Но однажды неуемная Ольга Михайловна прямо при ней начала возмущаться тем, что Рублева отпустили без обсуждения его поступка.
— Ольга Михайловна...— умоляюще показывая ей глазами на Наталью Георгиевну, тихо сказала классная.— Я вам уже много раз объясняла: это нельзя назвать поступком, а следовательно, нечего и обсуждать...
В учительской с утра сияло кроткое зимнее солнце, больше всего его лучей доставалось Наталье Георгиевне — ее стол стоял прямо у окна. Пока шел спор о Рублеве, она с брезгливым видом просматривала тетрадки.
— А вы, Наталья Георгиевна, как считаете? — склонила над ней грузное тело Ольга Михайловна.— Следует поставить в известность его новую школу, какие у него мысли в голове?..
Наталья Георгиевна вместе со стулом молча отодвинулась в сторону от Ольги Михайловны, загородившей солнце.
— Или им уже все можно,— продолжала наступать та,— а нам — только инфаркты и гипертонию наживать?
Наталья Георгиевна с бесстрастным лицом сказала ей:
— Ольга Михайловна, у вас даже тень тяжелая. Отойдите, пожалуйста, от меня...
Отзвуком страстей, вызванных переходом Рублева в другую школу, был визит Оли Самохваловой к нему домой.
Она вошла в квартиру осторожно, будто боялась, что ее ударят. И почему-то свою знаменитую сумку держала, как ребенка, на руках.
— Здравствуй! — сказала она с проказливо-виноватой улыбкой.
— Здорово,— нелюбезо ответил Колюня.
— Я знаю, тебе неприятно, что я пришла. Но ты имей в виду, я по делу…
— Проходи,— не оглядываясь, он поплелся в свою комнату. Увлек за собой и Олю. Сам сел, ей не предложил.— Что надо? — спросил он в пол.
Оля поставила сумку на стол. Теперь до Колюни дошло, почему она так держала ее — ремень с мясом оторван, «молния» поломана.
— Присаживайся,— наконец-то раздобрился он.— Ты, что, в переделку какую-то попала? — показал он глазами на сумку.
— Нет,— быстро завертела она головой.— Это дурачок Перовский вцепился и оторвал.
— Чего это он?
— Не пускал меня к тебе. А кто он такой, чтобы я ему подчинялась?
— Скромный же был мальчишка...
— Скромный, когда в классе,— нахмурилась Оля.— А когда рядом никого, видишь, руки распускает...
Она вытаскивала один за другим учебники из сумки, пролистывала их до тех пор, пока не нашла листок бумаги, сложенный пополам.
— Из твоей школы на тебя запросили общественную характеристику... Ты ничего там не натворил?— спросила она, прежде чем отдать ему листок.
— Когда б успел? — подарил ей взгляд Колюня.
— Классная думает, что тебе кто-то удружил и сообщил в твою школу про все...— сказала Оля и отдала ему характеристику.
— Можно посмотреть, что в ней написано?
— Если интересно, что мы о тебе думаем,— вспыхнула Оля,— пожалуйста...
Колюня читал и время от времени потряхивал головой. Дочитал, свернул, как было, пополам,
— Олька, зачем это? Трудолюбивый, исполнительный, пользовался уважением... А?
— Пойми, тебе сейчас, как никогда, нужна хорошая характеристика...
— Но это же липа, Олька... Сама сколько раз долбала меня за то, за другое...
— А вот теперь, когда ты ушел от нас, многие о тебе по-другому говорят. Даже Светка Зарецкая, и та считает, что тебя в классе не хватает... И, пожалуйста, не думай, что характеристику я одна составляла. Всем бюро с четырех до шести сидели...
— И все были «за»? — невесело засмеялся Колюня.
— Все!
— И Коробкин в том числе?
— Да! Хочешь знать, он больше всех старался, чтобы характеристика была хорошей. Заметил: в ней говорится, что ты надежный товарищ, морально устойчив?..— Она с торжеством сообщила: — Это его слова!..
— Лицемер,— еле слышно обронил Колюня.