слоем всю площадку, отделявшую Пимена от карликов, включая и самих карликов вместе с Пименом. Вонь пронизала воздух, проникая в легкие и вызывая головокружение. Очухавшиеся карлики, побросав свои кривые ножи, со всех ног кинулись в деревню. На бегу они размахивали руками и кричали что-то насчет появившегося монстра.
Оценив ситуацию, Пимен тоже рванул со всех ног, устремляясь к овсяннику. Перевел дух он только, почувствовав родной запах своего детства. Запах гномьих внутренностей выветривался постепенно знакомым с детства ароматом злаковых. Воин вдыхал его, вспоминая свою родную деревню и бабку Ауранию.
— Да. — Неожиданно вспомнил он. — Бабка перед смертью что-то говорила мне о мозгоклюйстве. Но что?
Наставление никак не всплывало в голове и, махнув на него рукой, Пимен побрел между овсами, с опаской высматривая хутора менталов. Но то ли хутора были маленькие, то ли овсы высокие, Пимен ничего подозрительного не увидел.
— Наверное, их здесь нет. — Вслух подумал он и немного успокоился. Пройдя еще несколько километров, он вдруг спохватился, что не может вспомнить своего имени.
— Кто я такой-то? — Задал он себе вопрос и почесал затылок.
— Х… с бугра ты. — Раздался тоненький голос из травы и перед воином возник щуплый мужичок в рубахе до колен и без штанов.
— А ты кто такой? — Обратился к нему Пимен, чувствуя, как неотвратимо распрямляются извилины у него в голове.
— И я х… с бугра.
— А бугор где?
— В п….
— Что-то я не понимаю.
— А тебе и понимать не надо, пидор.
— Недобрый ты. — Надулся Пимен. — Я маме расскажу.
— А мама твоя где. — Обрадовался ментал. — Веди скорее, щас мы ее.
— Не зна-а-а-аю. — Заплакал Пимен.
— Да почему у тебя голова такая пустая? — Зло сплюнул ментал. — А пошел ты.
— Воскликнул он, немного погодя, и, отвернувшись, скрылся в траве.
— У-а-у-а. — Произнес Пимен ему на прощание.
Воин лежал на спине, блаженно покачиваясь на волнах овса. Сознание медленно возвращалось к нему. Хотелось попить и попИсать.
— А я пью утренний сок и улыбаюсь, и после обеда я улыбаюсь тоже. — Сам себе сообщил Пимен и принялся пересчитывать свои пальцы. Тень закрыла от него солнце. Над ним склонилась бабка Аурания.
— Ба-ба. — Позвал ее Пимен и протянул к ней свои руки.
— Говорила я тебе, как уберечься от мозгоклюев, а ты не послушался. Запричитала Аурания. — Ну да что теперь говорить. Лежи теперь, считай пальцы.
— Бу-бу. — Пустил слюни Пимен.
Бабка вздохнула и от тоски сделала лужу, как она всегда это делала.
— Ба-ба пи-пи. — Засмеялся Пимен и тут вдруг вспомнил, что он Пимен.
— Я ж Пимен, едрен корень. — Радостно вскочил он на ноги, выделывая ими па. Вид Аурании делающей лужу вернул память воину, и радость эта заставила его танцевать и петь во все горло незамысловатую песню кочевника.
— Успокойся. — Остановила его Аурания.
— Ой. — Воскликнул Пимен. — А ты тут откуда? Ты ж умерла.
— Конечно. — Кивнула с улыбкой Аурания. — Умерла.
— А почему же тогда со мной разговариваешь?
— А потому что мы оба умерли.
— Нет, как это умерли? — Опешил Пимен. — Я-то живой. Вот посмотри. — И он, сняв штаны, сделал солидную лужу в том месте, где недавно лежал.
— Ну и что? — Спросила наставница. — Я то же так умею.
— А и правда. — Удивился Пимен.
— То-то. — Покачала головой бабка. Затем, повздыхав, взяла обессилевшего воина за руку и повела за собой. — Пойдем.
— Куда? — Спросил Пимен.
— В Каганостан. В город мертворожденных.
ПОДАРЕННЫЙ ДЕНЬ
(Полубредовый рассказ)
Грязные с проседью сумерки укутали город в тишину. Ночь накрыла инкубаторские дома клубящейся чернотой и зевнула во весь беззвездный рот. Все погрузилось в сон. Заснули деревья, еще неубитые выхлопными газами; здания, невидевшие с самого рождения капитального ремонта. Угомонились торговые палатки и магазины, свято оберегающие тайну коммерции и талантливость торговых работников. Дремала прокуратура, весь день щедро награждавшая последних за героизм и успехи в соревновании 'Лучший по профессии'. И, конечно же, успокоились и уснули люди, уставшие и набегавшиеся за день.
Все спало, вдыхая кислород и разглядывая сны. Спали большие начальники в своих больших кроватях и обыкновенные продавцы в своих скромных кроватках из гарнитуров Людовика XVI. Спали директора, по- детски во сне оттопырив губы и пуская пузыри, и их заместители, даже на ночь не разогнувшие натруженных позвоночников. Спали новые русские и старые евреи. Чутко реагируя на запросы населения, дремала гигантская армия челноков, готовая с первыми лучами солнца кинуться на осаду пунктов обмена валюты. Поглубже нахлобучив на глаза норковые кепки, спали гопники и рэкетиры, подложив под подушки утюги.
По безлюдным улицам беспризорно бродили сны, залезая в черные амбразуры окон и рассматривая лица спящих людей. Металлист Кузькин улыбался подушке во всю ширь своего рта. Ему снился прокатный стан, играющий в стиле тяжелого рока. Дико вскрикнул заведующий гастрономом, к которому в момент поглощения им бутерброда с черной икрой вошел ревизор и протянул черствую булку черного хлеба. Заведующий ошалело раскрыл глаза, но увидев свою кровать, успокоился и снова уснул. Дети видели во сне сказки, а их родители — детективы с погонями, очередями, кражами, арестами, горами зеленых долларов, вымогательством и снова арестами. Начальнику милиции снилась взятка, но он никак не мог дотянуться до нее через необъятный стол.
Все запасались силами для нового дня, и только сумерки, сидя на крышах домов, о чем-то переговаривались, болтая в воздухе ногами. Ветер носился по городу, напевая незамысловатую песню и играя с плакатами, призывающими к новым трудовым свершениям. С частично ободранных листовок,
