Евангелие от Ивана

самому себе, не жалея ботинок, приступил к строевому шагу. Исполнять такой шаг на месте при такой грузной комплекции да еще в тесной комнатенке было чрезвычайно трудно — от напряжения он сразу же взмок, и капли пота залили красное лицо.

«Ать, два, ать, два…» — таков был внутренний голос капитана. Должно быть, подумал поэт, я вообще вырубил его очень скромные извилины. Пусть разомнется, застоялся… Иван Петрович как бы отмотал ленту его сознания назад, до того момента, когда капитан читал заявление гражданки Лапшиной-Где-то В. С., проживающей в г. Лимитграде, улица Варвары Лапшиной, дом 10. кв.1- 64. Для него было новостью, что Варварьку принадлежал теперь весь шестнадцатиэтажный дом — так с какой же стати ей понадобилось лишать его последнего пристанища?

«После смерти моего мужа, знаменитого поэта Ивана Петровича Где-то, в нашем городе объявилось несколько мошенников, выдающих себя за него. Особенно меня донимает один из них, на самом деле очень похожий на моего безвременно усопшего мужа. У этого Лжеивана есть справка от вице- президента этой страны, что он, Ваня-бульдозерист, является защитником Белого дома. Этот Ваня- бульдозерист утверждает, что каким-то образом выбрался из могилы, потому что его, как Гоголя, похоронили, когда он находился в состоянии летаргического сна. Обманным путем проникнув в мой дом, мошенник выкрал сберегательную книжку из архива моего покойного супруга и бежал.

Прошу оградить меня от домогательств мошенников, выдающих себя за поэта Ивана- Где-то, особенно от мошенника по кличке Ваня-бульдозерист. Прошу также возбудить уголовное дело по фактам мошенничества или же направить самозванцев на принудительное лечение в психиатрическую больницу…»

— Хорьков, что ты как конь тут растопался? — в комнатенку заглянул начальник отделения Семиволосов.

Однако капитан, не обращая внимания на начальство, продолжал рубить строевой шаг.

— Что это с ним? — спросил Семиволос у Ивана Где-то.

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Сидели, вроде бы нормально беседовали. Вдруг вскочил, заорал «Встать! Шагом марш…» и пошел куролесить.

— Пусть маленько прогуляется, а вас, Иван Петрович, прошу ко мне, — сказал Семиволос и по- дружески, взяв поэта под руку, повел в свой кабинет. Они были знакомы, так как Аэроплан Около-Бричко регулярно писал на Ивана Где-то доносы. Два-три раза их пути пересекались не в служебном формате — один раз в Центральном доме литераторов и не менее двух раз в кафе «Лель» на проспекте Мира. Освежали, как принято выражаться в литературных кругах, пасть шампанским.

Семиволос, показал поэту на стул, сел за стол тяжело. Перевел дух и спросил:

— Иван Петрович, скажи, как на духу, как тебя угораздило жениться на Варьке Лапшиной?

— Как на духу отвечаю: не женился я на ней. Когда лежал в больнице, она повела под венец с моим паспортом вместо меня своего родного отца.

— Ух ты!

— А потом закопала тебя на Хохряковском кладбище живьем?

— Похоронила. То ли в гипнозе, то ли в летаргическом сне.

— Она — главарь одной очень опасной банды. Твоя фамилия нужна ей как прикрытие, мол, она несчастная вдова известного поэта, а не бандитка. У нее за считанные месяцы проснулись хищность, жестокость, ненасытность… Продает технический спирт вместо питьевого. В этот момент она устраивает через папашу аренду автоколонны. Для челночных рейсов не с барахлом, а с наркотиками. У нее все куплено-перекуплено. Ты для нее представляешь угрозу, и она ни перед чем не остановится, чтобы засадить тебя в дурдом или же заказать киллеру.

Раздался требовательный междугородний телефонный звонок. Семиволос снял трубку. Иван Петрович без всякого компьютера узнал голос участкового Триконя:

— Товарищ подполковник…

— Майор, — поправил Семиволос

— Товарищ подполковник… — настаивал на своем Василий Филимонович.

— Вася, я же тебе сказал: майор. Со вчерашнего дня повысили в звании.

Иван Где-то только теперь обратил внимание на одинокие звезды на его погонах. Семиволос снял с них подполковничьи звезды, и теперь там, где они были, материал погон был потемнее.

— Товарищ… майор, это из-за меня? — спросил Триконь.

— Не болтай ерунду. Что тебе так приспичило?

— Здесь, товарищ Семиволосов, произошел государственный переворот. Самый настоящий.

— Ну и что? Сейчас у нас везде происходят государственные перевороты и самые настоящие. Я же тебе как сказал: замри, отдохни, если понадобишься — вызову.

— А если не понадоблюсь?

— Вася, успокойся. Мне сейчас не до тебя.

— Товарищ ма…

И связь прервалась.

— Вот как раз ваш участковый звонил. Написал бы рапорт, что твой паспорт по ошибке аннулирован… Теперь придется напрямую от себя давать указание начальнику паспортного стола, чтобы выдали паспорт. Семь бед — один ответ, не так ли?

— Но если это противоречит каким-то вашим служебным нормам…

— Ну и что если противоречит? Вон Вася звонит: государственный переворот, а мы паспорт не можем выдать? Фотографии с собой? Нет. Марш сфотографироваться и — ко мне.

Глава двадцать третья

Бывшего лучшего участкового лучшего столичного отделения милиции сильно расстроило известие о разжаловании любимого начальника в майоры. Даже слова Семиволоса о том, что сейчас везде государственные перевороты, не так впечатлили. Он не сомневался, что Семиволос пострадал из-за него.

Дед Туда-и-Обратно столько невероятного порассказывал про окурултай-икувырк, что Василий Филимонович пришел к такому же выводу: враги народа наконец-то захватили власть, творят, что хотят, и окорота им никакого нет и не предвидится. Вот и пошел звонить начальнику, сообщить о государственном перевороте и тяжком преступлении — расчленении страны. Но весть о разжаловании так его оглушила, что он даже не поинтересовался у начальства насчет дальнейших указаний.

Увы, они ему совершенно не требовались: в переговорный пункт вбежали люди в штатском, заломили руки и затолкали в машину. Работница переговорного пункта безуспешно пыталась узнать у них, кто будет платить за междугородний, точнее, международный разговор.

Ехали они совсем недолго, но до Белого домика не доехали — остановились у серого пятиэтажного здания, которое еще со сталинских времен называлось НКВД. Василия Филимоновича вытащили из машины и, хотя он не сопротивлялся, по родной ментовской привычке согнули в три погибели и поволокли в дом. Поднялись на лифте на пятый этаж, приволокли в какую-то приемную с полковником в синих гэбэшных погонах, который тут же доложил начальству о том, что задержанный доставлен. Полковник кивком головы показал умельцам в штатском на дубовую дверь, на которой пахла свежей краской золотистая табличка «Оминистр огосударственной обезопасности Ошараш-Ишеварнадии огенерал-ошамхал Осуч Идекар Окантора Иглыбкобура…»

Вот чего Василий Филимонович не чаял, так это увидеть в кабинете бывшего капитана милиции Сучкарева в форме генерала армии — по четыре больших звезды на плечах и брильянтовая маршальская в галстуке.

— Ты гля! — воскликнул министр. — Опять Васька Триконь!

Велев своим нукерам оставить их, Сучкарев прошелся по кабинету, показывая Триконю свои широкие красные лампасы.

— Так ты, ко всему прочему, еще и являешься иностранным шпионом? О каком таком