обязан поддерживать сословную честь. Только вчера я застала его, когда он играл в кости с моим шофером.
— Ай-я-яй, мадам!
— Вот именно. Слышу, кто-то кричит: «Пять-шесть, знайте честь!» — а это он.
— Какой ужас, мадам!
— Не хочет переодеваться к обеду. Воротничок ему натирает! Понимаете, он вырос в другой среде. До нашей свадьбы он видел воротничок только у рефери.
— Мистер Стиптоу занимался боксом?
— Да. Я встретилась с ним в Голливуде. Он как-то не стал чемпионом…
Это Джосу понравилось, все ж вернее.
— …но вы же знаете боксеров. В общем, полагаюсь на вас. Сегодня мы ждем гостей, так, человека два-три, а мистер Стиптоу может выйти в свитере. Я позвоню Чибнелу, он вам покажет вашу комнату. Располагайтесь.
— Спасибо, мадам.
— Да, и ноги, ноги! Он может выйти в шлепанцах.
— Буду следить, мадам. Ничего не упущу.
— Я в этом уверена! Чибнел, вот Уэзерби, новый лакей мистера Стиптоу. Покажите ему его комнату.
Мы уже заметили, как страдает хозяйка, если примет слугу за знатного гостя. Дворецкий страдает вдвойне, ибо не в силах вынести, что назвал подчиненного «сэром». Едва закрыв за собой дверь, Чибнел обернулся к Джосу. Одни лишь фунты, прижившиеся у него в кармане, мешали прибегнуть к насилию.
— Что ж вы раньше не сказали? — прошипел он.
— Да вы не спросили.
— Нет, подъехать к самому входу, будто лорд какой-нибудь!
— Думаете, faux pas?[41] Вероятно, вы правы. Куда мы идем?
— В ваши покои, милорд, — отвечал Чибнел, склонный к сатире, но обычно перегибавший палку. — Вы часом не устали, милорд? Тогда идите за мной, если вам не трудно.
Оставив позади край ковров и кресел, они вступили в безотрадную зону голых лестниц и кухонных запахов. Словно Данте, следующий за Вергилием, Джос ощутил, что дух его слабеет; когда же вожатый открыл дверь в каморку с железной кроватью, неподалеку от которой стояли щербатый таз и надбитый кувшин, он решительно замотал головой.
— Нет, нет и нет, — сказал он. — О, нет!
— Pardon, милорд?
— Это не годится. Получше ничего не найдете?
— Может быть, с ванной?
— Естественно. Две-три неброские гравюры, хорошее кресло… нет, два кресла, вы же будете ко мне заходить. Покурим, поболтаем…
Чибнел чуть не задохнулся, издавая при этом звук, который навел Джоса на здравую мысль.
— Да, кстати, — сказал он, — вы не нумизмат? Некоторые коллекционируют банкноты.
Чибнел-человек довольно долго боролся с Чибнелом-дворецким. Человек победил.
— Спасибо.
— Не за что. Понимаете, миссис Стиптоу просто требует, чтобы мне было здесь хорошо. Зачем ее огорчать? Скажу к слову, что я не всегда был лакеем. До недавних пор я жил в изящной, что там — роскошной обстановке. Вассалы и рабы неслись на мой зов. Имени своего я не открою, вы могли бы вычислить титул моего отца, а я бы этого не хотел, несмотря на то, что он лишил меня крова и средств к пропитанию. Почему, спросите вы? Потому, что я отказался соединить свою судьбу с той, кого он выбрал.
Свет вспыхнул во тьме. В отличие от Веры Пим, Чибнел любил романы из великосветской жизни и знал такие случаи. Именно они описаны в «Гиацинтах», в «Марке Деламере» и в «Отдам весь мир».
— Да, сэр? — выговорил он.
— Да. Поэтому я немного разборчив.
— Естественно, сэр.
— Кто у вас распределяет комнаты?
— Экономка, сэр.
— Она не подыщет чего-нибудь эдакого?
— Подыщет, сэр. Комнаты для гостей почти все пустуют.
— Что ж, ведите меня к ней. Нет, соберите всех слуг, я бы хотел к ним обратиться.
Примерно через полчаса, когда Джос сидел в гостиной для прислуги, играя в бридж с миссис Барлоу (экономкой), миссис Эллис (кухаркой) и Чибнелом, раздался звонок, и такой, словно кто-то изо всех сил давит на кнопку большим пальцем.
— Это хозяин, — объяснил Чибнел.
Джос вздохнул. У них с партнером дела как раз пошли очень хорошо.
— Ах, не вовремя! — посетовал он. — Что ж, покажите мне дорогу.
Когда они достигли цели, дверь была закрыта, а за ней шагал то ли слон, то ли хозяин. Чибнел посмотрел на Джоса с почтительным состраданием. Он видел лакеев, входивших в эту комнату и выходивших из нее неверными шагами, словно они побывали на банкете.
Наскоро пожав руку идущему на смерть, он бесшумно удалился. Джос толкнул дверь и вошел, подозревая, что разговор будет трудным. Мистер Стиптоу не светился радостью. Собственно, он не светился с самого приезда. Как мы заметили еще утром, он скорбел и страдал.
Когда богатая вдова, пленившая его своей прелестью, вырвала Говарда («Балбеса») Стиптоу из привычной среды, он было обрадовался — и тут же понял, что угодил прямо в ад, где кишат лакеи, не говоря уже о воротничках, приемах, местной знати и обществе лорда Холбтона. Именно это и называют печальным пробуждением.
Сегодня он разводил пары с той минуты, когда узнал о предложении Даффа. Если тебе позарез нужны деньги, а твоя жена отказывается продать за дикую сумму портрет, который ты оценил бы шиллингов в тридцать, ты рассердишься при всей твоей кротости. Мистер Стиптоу кротким не был.
К довершению бедствий, полчаса назад Салли сказала про лакея. Он думал, что их больше не будет; и теперь — ждал.
— Добрый вечер, сэр, — сказал Джос. — Вы звонили? Пальцем, очень похожим на банан, мистер Стиптоу ткнул в белоснежную рубашку.
— Эй, вы!
— Сэр?
— Видали?
— Да, сэр.
— Рубашка.
— Вот именно, сэр.
— Уберите, а то забью в глотку!
Миг настал. Глядя на хозяина, Джос произнес:
— Стиптоу, вы ее наденете.
Глава VIII
Воцарилась тишина. Громоздкое тело хозяина скрутила судорога. Правда, кулаки он сжал.
— Что? — выдохнул он, сопя перебитым носом. — Чего говоришь?
— Наденете, — повторил Джос, заходя для верности за кресло и прихватывая со стола дорогую, крепкую вазу.
— Р-разорву.
