— Лучше некуда. Так вот, кувшин вина и тихий сад, где ты царишь одна…
— Я хотела спросить не про сад, а про гостиную для прислуги.
— Безоговорочный успех.
— Главное — подлизаться к Чибнелу.
— Ест из рук, иначе не скажешь.
— Да?
— Да. Мы — как Макс и Мориц.[45] Духовная дружба. Через полчаса я знал о нем все. Вы слышали, что он женится на барышне из местной гостиницы?
— Нет.
— Видимо, скрывают. Сегодня он застал ее в тот момент, когда она поправляла галстук какому-то посетителю. «О ты, любовь! — подумал он. — Тяжка твоя рука, коварны женщины…», и решил написать, что все кончено.
— Вы за?
— Я против. Если служишь в баре, ты обязан поправлять галстуки. Профессиональный жест. Я знаю людей и смело предположу, что посетитель тут же спросил пива.
— Это верно. Чибнел успокоился? — О да! Завтра ведет меня к ней.
— Мистер Стиптоу тоже успокоился. Это он поет?
— Он. Мои слова взбодрили его, как шерри… Кстати, допили вы бутылку?
— Почти.
— Разговор получился?
— Да, спасибо.
— Забыл, о чем вы говорили?
— Упражняйте память. А как другие слуги?
— Едят из рук.
— Хорошую комнату дала миссис Барлоу?
— Самую лучшую.
— Вам будет удобно?
— Не то слово!
— А как вы справитесь с работой? Гладить умеете?
— Вы коснулись больного места. Нет, не умею. Но не тревожьтесь. Я созвал слуг, и мы все обсудили. Они работают, я — плачу. Техническую сторону берет на себя Томас. Питанием займутся дамы. Моим, разумеется. Люблю выпить чаю в неурочное время, съесть бутербродик. Виски и содовую будет поставлять Чибнел.
Салли невольно подумала, что Джорджу не хватает такой предприимчивости. Может быть, ей показалось, но он как-то замялся, когда речь зашла о портрете леди Чевендер.
— Кем вы были? — спросила она. — Главой крупной фирмы? Нет, помню, художником. Я сперва подумала, что вы партнер какой-нибудь.
— Вас обмануло мое спокойное достоинство. Нет, партнером я не был, я рисовал рекламу. Скажем, ветчины.
— Ой!
— Мне и самому не нравится.
— Мистер Дафф сказал, вы писали этот портрет.
— И не солгал.
— Почему же?..
— Чтобы писать портреты, нужны заказчики. Чтобы пришли заказчики, нужно имя. Чтобы обрести имя, нужны портреты. Порочный круг.
— Да уж, порочный.
— Порочней некуда. Но хватит обо мне. Какое красивое платье!
— Спасибо.
— Видимо, из тумана и лунного света. Туман, свет — и вы. Поразительно! Когда вы вошли в кабинет, я решил, что венец творения — синий костюм. И ошибся. Где предел, интересно? Нет, дело не в костюмах, дело — в вас. Кстати, вы верите в любовь с первого взгляда?
Салли опять показалось, что тему стоит изменить.
— Вон там, на острове, — сказала она, — утки вьют себе гнезда.
— Их дело. Так верите?
— Во что?
— В любовь с первого взгляда. Чибнел — верит. Появилась какая-то машина и направилась к дому.
— Мне пора, — сказала Салли.
— Нет.
— Да. Гости едут.
— Надутые морды, мне сам хозяин объяснил.
— До свидания.
— Вы уходите?
— Да.
— Что ж, договорим завтра. Кто же это влюбился с первого взгляда? Не Чибнел, кто-то еще. Где вы гуляете по утрам?
— Я не гуляю. Я работаю.
— Работаете?
— Да. Иду к кухарке…
— Не играйте с ней в кости.
— Хорошо, не буду. Ставлю цветы, расчесываю собачку…
— Я вам помогу.
— Нет.
— Почему?
— Придерутся.
— Лакеи не расчесывают собачек?
— Вот именно.
— Ах уж эти социальные различия! Сколько можно терпеть? Помню, сказал я об этом Марксу, а он книгу написал. А, вот, Ромео!
— Простите?
— Влюбился с первого взгляда, как Чибнел или…
— До свидания.
Глава X
Мистер Дафф беседовал с Салли во вторник. Наутро, в среду, он сидел в баре «Розы и короны».
Можно сказать, что мхом он не обрастал. Салли вернулась в половине пятого, а ровно в семь король ветчины прибыл на станцию Луз Чиппингз. Место это он осудил, едва на него взглянув. Ему вообще было плохо.
Небольшие города (в данном случае — 4916 жит.) хороши, если они вам нравятся, но у мистера Даффа были другие вкусы. Да, с его приездом население достигло четырех тысяч девятисот семнадцати, однако это его не утешило. Словно певец, наряженный негром, он стремился домой, ах, домой, то есть — в Лондон.
Утром в баре захолустной гостиницы — смертная тоска, только днем стекаются туда сливки местного общества. Сейчас он мог бы побеседовать лишь с рыжей девицей, которая читала журнал, сидя за стойкой. То была Вера Пим, невеста Чибнела.
