подумал Луис, – то же самое было и с Жоржет Киди». И ее оп хотел спасти от пороков, от падения, от физического разрушения, но не сумел. Почему его влекли к себе только такие, проклятые судьбой женщины? И он опять посмеялся над собой.
Кто-то тихо постучал в дверь. Это была горничная со второго этажа. Послышался ее голос:
– Сеньора проснулась, и ей, по-моему, очень худо.
– Иду! – сказал Луис.
Он знал, что увидит, и все же картина, которую он застал, его потрясла. Он тут же мысленно восстановил трагическую сцену, недавно разыгравшуюся в этой комнате. Фани проснулась и героически решила продержаться остаток ночи; окурки и пустая бутылка из-под вермута указывали на ее старания бороться до конца, но жаждущий яда мозг не дал ей забыться, и, когда начался припадок, шум заставил горничную прибежать к ней. Сейчас она лежала совершенно обессиленная, бесчувственная на вишневом ковре, а одежда ее валялась по всей комнате. Волосы рассыпались в беспорядке, юбка от костюма была измята, блузка разорвана в клочья. Было что-то безобразное и щемящее в раскиданных по комнате вещах, в перевернутых стульях, в разбитом зеркале гардероба, в сорванных гардинах, в кровавых бороздах на лице, которое она расцарапала ногтями, в наготе ее плеч и рук, время от времени вздрагивавших. Но ужаснее всего были ее расширенные блуждающие глаза, в которых все еще не угасла ярость безумия.
– Все это похоже на пляску святого Витта, – сказала горничная и перекрестилась.
– Помоги мне перенести ее на кровать, – приказал Луис.
Они вдвоем положили Фани на широкую кровать. Под ярким светом лампы, стоявшей на тумбочке, царапины на лице несчастной обозначились еще ярче.
– Pobrecita![11] – ахнула горничная. – Эту болезнь лечат?
– Конечно! – ответил Луис – Завтра вызовем врача.
– Если это пляска святого Витта, лучше бы пригласить священника!
– Нет, это не пляска святого Витта, – сухо произнес Луис – Ты давно знаешь сеньору?
– Три месяца. Раньше она жила в отеле «Риц». Сеньора иностранка и, сдается мне, не очень-то счастлива.
– Видимо, так, – ответил Луис. – У нее есть друзья?
– Нет. Никого.
– Как она относится к тебе?
– Очень плохо, сеньор, хотя и щедра на чаевые. Впрочем, когда человек беден, оп предпочитает второе.
– Да, да, – рассеянно усмехнулся Луис. Вынул кредитку и дал ее женщине. – Если никто не узнает, что у сеньоры был припадок, это будет гораздо лучше для тебя. Завтра пораньше с утра убери комнату и повесь гардины. Про зеркало скажешь, что оно разбито случайно.
– Хорошо, сеньор!..
– Можешь идти.
Когда горничная вышла, Луис приблизился к Фани со шприцем и стерильным раствором в руке. При виде шприца в глазах ее сверкнула дикая радость.
– Ты сумеешь сделать укол? – спросил он.
Мысль самому вонзить иглу ей в тело была ему отвратительна.
– Да, конечно, – прошептала она.
– Сколько сантиграммов?
– Тридцать.
Луис содрогнулся. Эта доза вполне могла бы убить здорового человека, но для нее она была нормальной. Он отмерил нужное количество, подал ей шприц и вату, смоченную спиртом, и отвернулся. Он не хотел видеть, как она вгонит иглу себе в бедро или в руку. Когда он снова повернулся к ней, она уже отложила пустой шприц на тумбочку и откинулась на подушку. Усилие утомило ее, но все же она нашла в себе силы посмотреть на Луиса с признательностью и произнести по-испански чуть слышное gracias.[12]
Через несколько минут морфий начал действовать, и она погрузилась в блаженное забытье. Луис знал, что для нее это было возвратом к нормальному самочувствию. На ее мертвенно-бледных щеках проступили розовые пятна, потом они разлились по всему лицу, а ее заострившиеся черты смягчились, и лицо приняло счастливое, мечтательное выражение. Она оставалась в таком состоянии около получаса, потом приподнялась, опершись локтем на подушку, и вперила в Луиса глаза, все еще холодные и тоскливые, но какие-то умиротворенные, в которых не было и следа прежней дикой истерии и кровавого пламени. Она еще раз слабо произнесла gracias, и Луис подумал, что, наверное, так она говорила и смотрела с северным спокойным холодком в голосе и в глазах давно, много лет назад, когда была совсем молодой девушкой. Больше она ничего не сказала, опустилась на подушку и заснула, а Луис вышел, предварительно убрав морфий и шприц в тумбочку возле ее кровати.
III
На другой день Луису захотелось как можно скорей увидеть Фани Хорн. Но он не стал звонить ей по телефону, боясь нарушить ее полезный и укрепляющий сон. Чтобы как-то убить время, пока она, по его расчетам, не проснется, он отправился в Ретиро и выпил кофе в баре «Флорида». Потом погулял в парке, наблюдая, как бесчисленные стайки испанских детей, которым предстояло заместить жертвы революции, играют в аллеях в мяч и бегают с обручами. Когда он вернулся в отель, ему передали, что англичанка спрашивала о нем и недавно ушла. Его удивило, что Фани Хорн сама им интересуется. Но может быть, она просто хочет сказать ему несколько сухих слов благодарности. «Я увижусь с ней за обедом в ресторане», – подумал он. И так как было всего одиннадцать часов, он решил пойти в Прадо.
В музее он стал бродить по залам среди портретов королей и святых, на лица которых нельзя было смотреть без ужаса, потому что у всех было почти одинаковое выражение грешников, истерзанных мыслью о боге и загробном мире. Студенты из академии бездарно копировали полотна великих мастеров, а редкие посетители – провинциалы и иностранцы – с невежеством профанов подходили вплотную к картинам, чтобы прочитать подписи.
Дойдя до Веласкеса, он с удивлением увидел Фани Хорн, сидевшую спиной к нему на диване в середине зала. Она внимательно рассматривала картины кисти великого мастера.
– Ты здесь? – спросил Луис, приблизясь к ней и слегка коснувшись ее плеча.
– Hombre! – вскрикнула она, оборачиваясь, и протянула ему бледную, точно мрамор, руку.
Ее восклицание было приветливым, непринужденным и даже радостным. Теперь все в пей дышало элегантностью и кокетством, и только царапины на лице еще напоминали о ночном припадке. В глазах играл мягкий изумрудный свет. От глубокого сна, ванны и утреннего укола морфия она порозовела. На ней был другой костюм, более светлый, и это подчеркивало нежные акварельные тона ее белокурой головки.
– В сущности, я тебя ждала, – сказала она.
– Правда? – удивленно спросил Луис.
Оглядев ее лицо, изящные и нервные очертания лба, шеи и ноздрей, он вдруг осознал, что она редкостно красива.
– Ты часто приходишь сюда, – объяснила она. – Я видела тебя несколько раз. Тебя легко запомнить.
– В этом вся трагедия.
– Почему?
– Потому что полиция тоже легко меня запоминает.
– Ты и сейчас боишься? – спросила она насмешливо.
– Нет.
– Мне будет жаль, если тебя теперь поймают.
– А мне еще, больше. Но здесь это абсолютно исключено.
Луис улыбнулся самоуверенно, а она вдруг посмотрела на него с мрачной и напряженной серьезностью.
– Надеюсь, тебе лучше, – сказал он и сел рядом с ней.
– Мне почти совсем хорошо, – подтвердила она горько. – Спасибо за пакет. Ты джентльмен, и я могу принять его в подарок, если ты настаиваешь, чтобы я за него не платила.
