– Я настаиваю, чтобы ты за него не платила.
– Потому что у меня нет денег, да?
– Мне осточертела твоя гордость.
– Это единственное, что у меня осталось.
– Показывай ее другим.
– А почему не тебе?
– Потому что мы оба люди конченые.
– Ты не конченый, – промолвила она задумчиво. Потом спросила: – Кто ты такой, в сущности?
– Тот, кем кажусь. Уголовник.
– Ты умеешь быть жестоким!
– Смотря по обстоятельствам.
– Ты прав. Почему ты не раздавил меня до конца?
– Мне понравилась твоя твердость.
– Твой поступок – признак силы. Когда-то я не ценила это качество в людях, поэтому теперь я развалина.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего… – проговорила она, не отводя рассеянного взгляда от портретов. Потом обратилась к нему с живостью: – Сегодня утром я спрашивала о тебе в отеле. Как видно, тебе удалось, сойти за аристократа. Не дерзко ли?
– Дерзко, но забавно.
– Как мне тебя называть?
– Как все: дон Луис Родригес де Эредиа-и-Санта-Крус.
– Какое изобилие «р»!..
– В этом виноваты мои предки.
– О!.. Зашла речь и о предках?!
– Почему бы нет? – спросил он, стараясь разгадать, что кроется за ее неопределенной улыбкой. – Я испанец, католик и дворянин.
– Идальго без меча и пелерины.
– Я сменил их на револьвер и плащ. А ты кто такая?
– Я с Пикадилли, – ответила она, задорно поджав губы.
– Я так и предполагал, – сказал Луис ей в тон. – Наверное, из ночных клубов?
– Да. Ты разочарован?
– Ничуть. У меня нет предрассудков. Кто тебя содержит?
– Богатые друзья.
– Откровенность, которая вызывает уважение.
– И которая отсутствует у тебя, дворянин из Таррагоны.
– Из Гранады, – поправил Луис серьезно.
– Или из Кордовы, все равно.
– Нет, не все равно. Разве ты не проводишь никакого различия между мужчинами?
– Теперь да!.. Но знаешь, мне нравится, как мы пикируемся. Это забавно.
– В таком случае пообедаем вместе в «Паласе».
– С одним условием: чтобы ты больше не морочил мне голову.
– Чем?
– Тем, что ты не Эредиа.
Луис вздрогнул, но тотчас справился с собой.
– Хорошо. Пускай я буду Эредиа.
– Мне очень важно знать правду, – сказала она нервно и страдальчески свела брови.
Удивление Луиса перешло в легкое беспокойство.
– Я фальшивый Эредиа, – сказал он сразу охрипшим голосом и прокашлялся.
– Неправда. Ты слишком похож на настоящих.
– Ты их знаешь?
– Да.
– Именно это сходство я и использую.
– Ты не рискнул бы делать это здесь, в Мадриде.
– Риск ведет к успеху.
– В чем?
– В моем предприятии.
– Ты опустился, но это не мешает тебе быть Эредиа.
– Ты решила любой ценой сделать из меня аристократа, – сказал он презрительно. – Какой снобизм!..
– Это не снобизм. Ты помнишь, как я тебя встретила?
– О!.. Вряд ли я это когда-нибудь забуду.
– Я вела себя так потому, что не допускала, не хотела, чтобы ты был Эредиа!..
– Видно, эта семья крепко тебе насолила, – сказал он гневно. – В последний раз тебе говорю: я не Эредиа.
– О!.. Не злись! – попросила она тихо. И помолчав, заговорила быстро: – Полюбуемся Веласкесом!.. Как тебе нравится эта серия идиотов?… Это уродство действует на меня более успокоительно, чем чувственные мадонны Мурильо.
Они встали с дивана и обошли зал. Луис посмотрел на часы. До закрытия музея оставалось двадцать минут.
– Хочешь, посмотрим Греко? – предложил он.
– Кто такой Греко? – спросила она тупо, и веки ее лукаво дрогнули.
– Один грек, сбитый с толку испанцами.
– А… вспомнила!.. Художник загробных душ, страдающий астигматизмом? Тот, что рисует таких длинных тонких святых с головами, как булавочные головки?
– Ты довольно-таки образно толкуешь Греко. Но зачем ты притворяешься американкой?
– Я не притворяюсь, – сказала она, и веки ее опять лукаво дрогнули. – Может, я еще глупей американок.
– Ты хочешь убедить меня в этом?
– Глупо сердиться на мою грубость.
– Я не сержусь. Мы по крайней мере обходимся без банальностей.
– Тогда сбрось маску.
– Сделаем это оба.
– Я ее уже сбросила, – сказала она. – Очередь за тобой!
В «Паласе» Луис и Фани стали центром язвительного внимания публики, к тому времени заполнившей бар. Большинство привыкло видеть их порознь и теперь удивлялось их знакомству. Как Луис, так и Фани возбуждали неприязнь своей замкнутостью. Женщины, оскорбленные равнодушием Луиса, утверждали, что Фани привлекла его своими деньгами. Разбогатевшие спекулянты вольфрамовой рудой, напротив, находили, что это он прельстил англичанку своим старомодным аристократическим гонором. Пока они пробирались к свободному столику, Луис рассеянно поздоровался с несколькими знакомыми и одним родственником – двоюродным дядей по материнской линии. Последний давно промотал свое имение в Андалусии. Теперь он жил подачками родных, ничем не занимался и даже, случалось, сидел без куска хлеба, но считал унизительным для себя пропустить перед обедом рюмочку где-нибудь в другом месте, кроме «Рица» или «Паласа».
– Откуда ты знаешь этого конкистадора? – спросила Фани.
– Не помню, – солгал Луис – Даже забыл его имя.
– Это маркиз Торе Бермеха, – сказала она, – из Пальма-дель-Рио.
– Я с трудом запоминаю эти аристократические имена. А ты его откуда знаешь?
– С гражданской войны.
