Фрицем, а то, что мы теряем наш обычный доход с провианта, тебя не касается!
Дейбель стыдливо улыбнулся голубыми, как незабудки, глазами, взглянул на коллегу и потер пальцем тупой носик.
— Не брюзжи, старый. Что ж поделаешь, если Лейтхольд кретин?
— Всегда можно что-нибудь сделать, но для этого надо пораскинуть мозгами. — Копиц стукнул кулаком по газете. — Надо избавиться от него. Надо застукать его с какой-нибудь девкой или натравить на него Кобылью Голову. Или еще что-нибудь в этом роде. Что если ты сегодня вечером подпоишь его и заставишь проговориться?
— А ну тебя! Пить с таким недоноском!
— Значит, ты ему прощаешь тысячу триста порций, которых он позавчера лишил нас?
— Нет! — спокойно сказал Дейбель. — Никогда не прощу. Я его за это отправлю на тот свет. Но как, это должен придумать ты.
Вошла Россхаупт. Плетка все еще болталась в ее руке. Даже не взглянув, ровно ли висит сегодня портрет Гитлера, она придвинула стул к столу и села.
— Откройте же окно! Как можно выдерживать такую духоту!
Дейбель выполнил ее желание. Вычищенный пистолет он сунул в кобуру и повесил на место.
— Ну, фрау надзирательница, — осторожно начал Копиц. — Что вам сегодня у нас не понравилось?
— Недавно вы обещали сделать дезинфекцию…
— Я не забыл об этом! — Рапортфюрер придвинул к себе лежавшую на столе папку. — Сейчас я сообщу вам точную дату, когда я настоятельно просил Дахау…
— Не надо! — Она махнула рукой и, вспомнив о плетке, машинально стала сворачивать ее колечком. — Все равно поздно. У вас тут тиф…
Дейбель поглядел на Копица. Откуда эта ведьма знает?
— Что вы имеете в виду? — осторожно осведомился рапортфюрер.
— То, что говорю. Не прикидывайтесь дурачком. Как будто вы не знаете!
«Учтивость имеет свои границы», — подумал Копии и сказал с усмешкой:
— Мы все знаем, фрау надзирательница. И то, что в лагере есть больные с высокой температурой, и то, что у некоей секретарши пропал котенок…
Россхаупт медленно подняла взгляд.
— Я сегодня не расположена к шуткам. Отложим препирательства. Что вы предпринимаете против тифа?
— Нам известно лишь о больных с высокой температурой. Об этом я информировал сегодня утром Дахау и просил доктора Бланке приехать сюда. А кстати, кто вам сказал, что это сыпняк?
— Врач женских бараков, — ответила Россхаупт, не заметив, как Копиц и Дейбель обменялись взглядами. — Я плохо себя чувствую. Есть у вас пирамидон? Или глоток спиртного?
— О, конечно, — Копиц вскочил и вытащил бутылку шнапса, которую только что припрятал в шкаф с бумагами. Дейбель тем временем рылся в маленькой аптечке у двери.
— Я думаю, будет лучше убрать женщин из вашего лагеря, Копиц, сказала вдруг надзирательница. — Избавитесь от хлопот, а главное, от меня. А? — Она даже попыталась улыбнуться и замигала рыжими ресницами.
— Убрать женщин? А кто будет нам стряпать? И для чего мы спешно строили забор внутри лагеря? Значит, все это напрасно?
— Напрасно. У Молля строят еще больше ненужных вещей… расходуют миллионы… А стряпать? Столько мужчин бездельничает у вас в лагере. Будут варить себе сами.
— Вы же это не всерьез! А кухня эсэс?
— Двадцать девушек из пятого лагеря могут ежедневно приходить сюда пешком.
Копиц хотел продолжить свои возражения, но решающий маневр на этот раз предпринял Дейбель. Он сдвинул фуражку на затылок и вздохнул:
— Бедняга Лейтхольд!
— Почему бедняга? — устало спросила Россхаупт. Копиц оживился.
— Как, вы не знаете? Он же без ума от одной из этих евреек. Из-за него у нас хлопот не оберешься.
Россхаупт подняла брови.
— Этот калека? Да что вы говорите!
— Вот именно он. Самое время убрать отсюда девушек, этим вы, быть может, спасете жизнь Лейтхольду.
Усталость все сильнее овладевала надзирательницей.
— Этого я совсем не хочу. Если все это правда и ваш помощник забыл о своей эсэсовской чести, ему место на виселице.
— Вот именно! — убежденно сказал Копиц. — Но отъезд девушек, возможно, исправит его. Да, переведите их в другое место, фрау Россхаупт.
— Посмотрим… — Надзирательница с трудом подняла набрякшие веки. Слушайте, нет ли у вас тут какой-нибудь каморки, где можно прилечь?
Копиц перегнулся через стол.
— Может быть, вызвать доктора? Что с вами?
— Ничего, — сказала она и хлебнула из рюмки. — Сегодня утром я получила телеграмму… Разбомбили домик моих родителей… и… младшая сестра тоже… Покажите, где у вас койка. На полчасика…
Писарь дочитал длинный список, поднял очки на лоб и протер глаза. Потом перебросил бумагу через стол Зденеку и сказал хрипло:
— Надо все переделать.
Это были первые слова, произнесенные им сегодня с утра. После переклички и инцидента с Оскаром Эрих вернулся в контору сам не свой, было видно, что сцена, разыгранная на апельплаце, отнюдь не доставила ему удовольствия. Он несколько раз собирался заговорить на эту тему со своим помощником, но Зденек работал с такой подчеркнутой сосредоточенностью, что писарь промолчал. Теперь тишина была нарушена, и Зденек поднял голову.
— А почему надо переделывать, герр Эрих?
— Надо! — прохрипел писарь. — Если бы ты вовремя посоветовался со мной, не пришлось бы зря работать. Зачем ты в шести местах указал причину смерти — «tiphus exanthematicus»?
Зденек прищурился.
— В диагнозы врачей я не вмешиваюсь. Как они пишут на рапортичках, он указал на клочки бумаги, — так я и указываю в сводке.
— Утром ты был на апельплаце и все слышал. Переделай сводку, вместо тифа напиши всюду «сердечная недостаточность», «insuficiencia cordis». Есть в лагере тиф или нет, это еще будет видно.
— Здесь подписи врачей.
— Не болтай зря. Неужели надо еще раз повторять тебе, что в глазах эсэсовцев доктора из нашего лазарета — коновалы, а не врачи…
— Об этом вы говорите с Оскаром. Я пишу то, что…
— Ну, хватит! — Эрих схватил сводку и разорвал ее пополам. Шрам на его шее побагровел. — Еще ты будешь мне перечить! В конторе этому не бывать, здесь распоряжаюсь я! Думаешь, я за вас подставлю голову под удар и пойду в комендатуру с неправильной сводкой? Как бы не так! Когда меня здесь не будет, ты поймешь, какое сомнительное удовольствие — помогать людям, имея за спиной таких олухов, как ты и Оскар. Вот будешь за все отвечать сам, тогда попробуй написать в сводке не то, чего хотят наци. А строить из себя храбреца за мой счет…
На дворе послышался возглас «Achtung!» Писарь умолк на полуслове. Его слух был натренирован: если прозевать это «Achtung», можно получить изрядную взбучку.
— Открой-ка дверь, я не расслышал…
Зденек выглянул из конторы.
