— Поня-я-тно, — наконец тянет Джон и кладет трубку.
Так я и знала. Плохие новости.
— Это Билли из Балтимора. В «Мартышке с барабаном» он видел трех американцев, похожих на «Братьев Блюз» [84]. У «Святого Фахтны» загадочные неполадки с мотором, так что утром его можно не ждать, но к вечеру он точно вернется: у Дэнни Уэйта кончается инсулин, а погода до конца недели не улучшится.
Вот и вонзилась лопата в землю, сквозь камешки и дерн, рубит корни.
— Ма! — Лайам хватает меня за руку, — Мы должны тебя спрятать!
Планк залаяла. В дверь постучали. Неужели все?
Лайам тащит меня подальше от двери.
— Кто там? — спрашивает Джон.
— Это я, Брендан Миклдин!
Не утро, а сцена из боевика. Вваливается запыхавшийся Брендан, с ним врывается свежий, морозный воздух.
— Мо, Билли сказал мне, что янки близко. Мы можем переправить тебя в Скалл на лодке Ройшин. Оттуда моя свояченица отвезет тебя в Баллидехоб. А дальше…
Я остановила его жестом:
— Откуда? Откуда вы знаете?
— На Клир-Айленде своих не дают в обиду! — Брендан повышает голос, что странно слышать. — Сейчас не время толковать: откуда знаем, да кто сказал, да все такое. Лодка стоит наготове!
Представляю себе свое возможное будущее. Я пускаюсь в бегство: взгляды украдкой из окна такси, низко опущенный зонтик, высоко поднятая перед лицом газета, и так до самого Белфаста. А дальше что? Если не догонят, если смогу добраться до Белфаста — опять переправлюсь на континент, затаюсь в какой- нибудь бедной стране, все это время лелея у сердца единственную схему компьютера новой земли.
Мо, что привело тебя к этому?
Тишина, все ждут.
Джон, откашлявшись, спрашивает:
— Что будем делать?
Нужно решать, родная.
— Спасибо, Брендан. На общественном транспорте Республики Ирландия от Пентагона не убежишь. Пора с ним встретиться лицом к лицу. Вот что я считаю.
Брендан достает свой противоастматический ингалятор, встряхивает и делает несколько вдохов.
— Ну, мы с Габриелем и мальчиками покажем этим янки, кто чего стоит.
Меня переполняют страх, возбуждение, любовь.
— Нет! Ни в коем случае, — говорю я, — Не нужно ни драться, ни бежать.
Лайам спрашивает, помрачнев:
— Так что ты будешь делать, ма?
Я отвечаю как можно спокойнее:
— Собирать вещи.
Квантовая физика говорит на языке вероятности в терминах неопределенности. Если мы знаем положение электрона, то неизвестно направление его движения и местонахождение на момент регистрации измерения. Джон потерял зрение. А если мы определяем направление движения электрона, тогда неизвестно его положение. Хайнц Формаджо из «Лайтбокса» прочитал мои белфастские статьи и пригласил на работу. Частицы, образующие атомы мозга того молодого человека, который вытолкнул меня из-под такси в Лондоне, сложились таким образом, что он оказался в тот момент в том месте, захотел это сделать, сумел это сделать. Даже самая полная информация о радиоактивном атоме не позволяет нам предсказать момент его распада. Я не могу предсказать момент появления Техасца на острове. Где заканчивается микромир и начинается макромир? Границы не существует.
Лайаму приходится нагибаться, чтобы не задеть головой потолочные балки в спальне Джона. В нашей с Джоном спальне. Я помню тот день, когда он впервые сам вскарабкался сюда по лестнице, ступенька за ступенькой, задрав попу, и выражение лица было как у Эдмунда Хиллари [85] .
— Лайам, ты?
— А бородавка-то сошла, мам!
— Вот именно! И кто скажет, что это глупости?
— Ма! Не можем же мы сдаться без боя!
— Именно для того я и иду. Чтобы не было драки.
— Ты говорила, что «Красп» переносит военные технологии на пятьдесят лет в будущее!
— Это было полгода назад, в «Лайтбоксе». Я недооценивала «Красп».
— Не понимаю.
Черная тетрадка лежит на комоде.
— А что, если «Красп» окажется настолько мощным, в этическом смысле, что сможет предотвратить злоупотребления? Что, если «Красп» возьмет на себя функцию… как бы это сказать… смотрителя зверинца?
— Я тебя не понимаю. Каким образом?
Мужчины что-то обсуждают внизу, на кухне.
— Человеческий род обречен либо исчезнуть лет через пятьсот, либо… стать лучше. Технический прогресс вырвался из-под нашей власти, он обгоняет нашу способность управлять им. Но предположим, давай предположим, что «Красп» сам в состоянии контролировать себя, тогда…
Господи, как это звучит со стороны?
— Лайам, по-твоему, я сошла с ума?
У берега в один голос заблеяло стадо овец. Лицо Лайама застыло, как на портрете, и вдруг озарилось улыбкой.
— Мам, а что, если подсунуть им черную тетрадку, чтобы они от тебя отвязались?
Лайам — смышленый мальчик.
— Ах да! Черная тетрадка.
«Нортон» Реда Килдара с треском врывается во двор и резко тормозит перед входом. Гейзенберг закукарекал и взлетел на телеграфный столб, где для него есть жердочка.
— Это Ред, — поясняет Джон. — Приехал подоить Фейнман.
Ред входит на кухню.
— Они вычислили тебя, Мо. Как насчет чайку?
И Ред кладет на стол пакет с карамельками.
— Неужели каждая живая душа на острове знает о моих разногласиях с американцами?
— На острове секрет можно спрятать от дальних, но не от ближних. Не стоит волноваться. Американцы воображают, что могут купить все на свете. Может, они просто хотят поднять цену.
Джон вздохнул.
— Ну, Ред, я слепой, но если ты думаешь, что эта публика явилась, только чтоб потолковать насчет условий работы, то я по сравнению с тобой просто телескоп Хаббла.
Ред пожал плечами и закинул в рот карамельку.
— Тогда дело дрянь. А если дело дрянь, остается только одно.
— И что?
— Пойти в «Лесовика» и выпить.
— Пожалуй, это лучшая идея за все утро, — отвечаю я.
— Слышу скрип, это отец Уолли на своем трицикле, — говорит Джон.
Отец Уолли входит и садится, тяжело дыша.
— Мо! — обращается он ко мне, пытаясь нащупать смысл в этом ошалевшем, на его взгляд, мире, —
