тополями пронеслись ласточки, и я словно услышала шум Дравы. Мне представилось, как я плыву с острова, как вода несет меня, как я предаюсь течению, которое уносит меня с собой…
Я вздрогнула и закрыла окно.
Шум волн мгновенно стих. Теперь я слышала класс. Он опять гудел, как пчелиный рой.
Вдруг встала Стана Железничар. Она сидела на последней парте и тщетно старалась перекричать класс. Я обернулась — блестящие черные косы венчиком уложены вокруг головы. Вероучитель кое-как угомонил нас, и Стана елейным голосом заговорила:
— У нас в Межице один человек…
Опасаясь, как бы она не ляпнула чего лишнего, вероучитель поспешил спросить, кто он такой.
— Хороший человек. На шахте работает…
— Ну и что же?
— Я не решаюсь говорить…
— Говори, говори!
— Он говорит, что бога нет, и к мессе не ходит…
Стана сказала это так просто, будто речь шла не о господе боге, а о чем-то самом обыденном.
Класс замер.
Сердце у меня беспокойно забилось. Похоже было что это затишье перед бурей.
Сама собой пришла на ум молитва, которую я повторяла каждый вечер: „Святой ангел, хранитель мой, будь же ты всегда со мной!“
Едва шевеля губами, шептала я эту милую молитву которой меня научила мама. В ушах опять стоял шум Дравы. Я плыву. Быстрые волны несут меня с собой. Почему она отняла у меня цикламены?
Вероучитель, совсем размякший в девичьем классе, даже и бровью не повел.
— Говоришь, в церковь не ходит?
— Не ходит! — подтвердила Стана.
— Неужели несчастный не знает, что это смертный грех?
— А что ему до смертного греха, если он в бога не верит?
„Бога нет, нет, нет“, — повторяла я про себя.
Раздался бой часов на башне собора, что напротив почты, и всем нам почудилось, что безбожник из далекой Межицы вошел в наш класс. Он был здесь, с нами, и невозможно было его прогнать. Даже господин вероучитель ощущал его присутствие.
Тишина в классе была словно наэлектризована. Я чувствовала, как по мне с треском бегают электрические искры.
— Святой ангел, хранитель мой, будь же ты всегда со мной, — шептала я машинально.
Да, бога нет. Он бы не допустил такой несправедливости. Немая тишина должна была взорваться. Она непременно должна разбиться. Но кто ее разобьет?
Не вставая, я вполголоса проговорила:
— Он совершенно прав!
К счастью, вероучитель не знал, кто это сказал, и мне бы в ту минуту затаиться, как мышке. Но вместо этого я упрямо повторила:
— Он совершенно прав!
Вероучитель попятился. Свинцово-синие глаза его оторопело моргали, толстые поджатые губы подрагивали.
— Кто это сказал? — наконец спросил он изменившимся голосом.
— Я! — крикнула я, поднимаясь с места.
Безбожник из Каринтии был прав: бог, если б он существовал, устроил бы мир по-другому.
Внезапно я поняла всю бесполезность своего бунта. Нет, в этом классе нечего ждать поддержки. Коленки у меня дрожали, в горле пересохло, но сердце было полно решимости стоять до конца.
— Что ты говоришь, дитя мое?
— Я не дитя! Нет!
Вероучитель долго молчал, а потом потребовал, чтоб я взяла свои слова обратно.
Помнится, я их не взяла обратно: ни на первом уроке закона божьего, ни на одном из последующих.
Переплытая Драва была для меня навсегда переплыта, сказанное слово было сказано навсегда.
Перстень большой, а палец слишком тонок
Как страстно мечтала я о колечке!
Сколько раз в детстве смотрела я на витрины ювелирного магазина, где на темно-красном бархате лежали кольца, ослепляя блеском золота и сверкая драгоценными каменьями.
Они притягивали меня, как магнит. Проходя по Господской улице, я непременно останавливалась перед витриной и жадными глазами впивалась во все эти сокровища.
Здесь были обручальные кольца — массивные и совсем тоненькие. Но мне не хотелось ни того, ни другого. Взор мой был прикован к нежным девичьим колечкам, которые так украшают руку. Прижавшись носом к стеклу, я всякий раз выбирала себе какой-нибудь красивый перстень — то с обыкновенным хрусталиком, то с изумрудным глазком или опалом, то с жемчужиной, то с кроваво-алым рубином…
Дома я вечно надоедала родителям, прося их купить мне кольцо. Маме и без того не хватало денег, и, чтоб отделаться от меня, она говорила:
— Мала ты еще, да и пальцы твои тонковаты. Вот подрастешь немножко, тогда и купим тебе колечко.
Я взглянула на свои руки. Какие они худющие, ладони не шире ракушки, а пальцы, ну как есть коротышки. Но ведь они такие неприметные вовсе не от худобы, а главное, потому, что их ничто не украшает.
Однако ничего не поделаешь, придется подождать, пока подрасту!
В классе я была самая маленькая. Когда мы на уроках физкультуры строились в шеренгу, я всегда оказывалась в хвосте.
Сколько раз я мерялась ладонями со своими одноклассницами!
Но, увы, ни у кого не было таких малюсеньких короткопалых рук, как у меня.
И тем не менее я должна воздать должное своим рукам.
Играя в волейбол, я так сильно посылала мяч, что те, кто был по другую сторону сетки, всерьез побаивались моей подачи. В школе мои руки отличались проворством и сноровкой.
Учебников тогда не было. Новый урок мы записывали под диктовку учителя. Я, бывало, все пишу и пишу, тогда как другие девочки давно уже сидят сложа руки.
Если б подрасти!
Но ни ноги мои, ни руки не стали такими, о каких я мечтала. Мой кулачок и теперь уместится в любой руке, а ноги так и остановились на тридцать четвертом размере. И все же у меня нет оснований для недовольства. Мои крепкие ноги обошли полсвета! Я ходила рядом с длинноногими людьми и никогда от них не отставала. Шла себе своими мелкими шажками и всегда приходила к цели…
Подрасти! Подрасти!
Но мне это никак не удавалось. Так и осталась я на пядь меньше мамы и на две пяди ниже отца и брата. И может быть, именно поэтому мне так страстно хотелось иметь колечко. Колечко с красным рубином, которое сделает мою руку красивой. Тогда всякому станет ясно, что я уже не девчонка.
И я продолжала донимать родителей. Наконец мама сдалась.
— Уж так и быть, купим тебе кольцо, если в табеле будут хорошие отметки. Половину денег даст крестная.
