— Не певица, а одно недоразумение!
Внутри у меня все клокотало от обиды, но я проходила мимо них с высоко поднятой головой.
Какое мне, в сущности, до них дело — ведь среди них не было того, для кого стоило бы петь.
Мальчишки вздрогнут
Я уже не могла жить без зеркала. Но вот беда, с зеркалом дело у нас обстояло куда как неважно. Прихожей, где обычно вешают зеркало, у нас не было. С лестничной площадки мы попадали прямо на кухню. Шкаф в комнате родителей был самый обыкновенный — о зеркальном мы могли только мечтать, не говоря уже про такую роскошь, как туалетный столик.
Единственным зеркалом в нашем доме было старенькое папино зеркальце для бритья.
Раньше я прекрасно обходилась без зеркала: чтобы причесаться утром перед школой, мне довольно было оконного стекла. Но теперь мне отчаянно хотелось смотреться в зеркало.
Дождавшись, пока все уйдут, я беру папино зеркальце, ставлю его на кухонный стол и разглядываю свое лицо. На меня смотрят ясные серые глаза.
Они загадочно смотрят на меня и на мир.
Я красивая?
Красивая! Красивая!
Красивая, как Юдита, которая напропалую кокетничает с мальчишками. А может быть, еще красивее.
С дрожащими от волнения коленками прохожу мимо мальчишек, косясь на них из-под ресниц. Но они на меня ноль внимания.
Ведь я же красивая?
Да, да, красивая! А что, если некрасивая?
И тут, как на грех, в кухню врывается брат. Я корчу перед зеркалом отвратительную рожу, но поздно.
— Мама! Погляди-ка на эту дуреху! — кричит он.
— Какая же она дуреха? — возражает мама.
— Как есть дуреха! Воображает себя красоткой!
— Да, красотка! Так и знай… — задиристо говорю я, кладя зеркальце на полку.
После обеда, когда все ушли, я опять поставила зеркало на стол.
Красивая я? Некрасивая?
Если б не веснушки! На носу еще куда ни шло, но на лице… Боже, сколько их — как клякс на промокашке.
Ну конечно, я стану красивой, как только сведу веснушки. Кто-то посоветовал мне умываться жемчужной росой. С величайшим терпением собирала я по капелькам чудодейственную росу с листьев салата, петрушки и прочей зелени, росшей на хозяйкином огороде. Но веснушкам хоть бы хны! Омоются росой и станут еще ярче и виднее. Потом мне сказали про огуречный сок. Свежие ядреные огурчики так и просились в рот, но я их не ела. Стремясь избавиться от веснушек, я выжимала из них весь сок. На смену ему пришел лимонный сок. Мужественно подавляя в себе желание выпить его, я протирала им свои веснушки. Но едкий лимонный сок стягивал и разъедал кожу. За лимонным соком последовало молоко. Опять все впустую — веснушки даже и не подумали сойти.
Нос мой тоже доставлял мне немало огорчений.
Ну и нос у тебя!
Почему он не тонкий и не белый, как алебастр?
На худой конец, он мог бы быть крючковатым. Это тоже придавало бы лицу хоть какую-то выразительность. Но он не был и крючковатым.
Он мог бы быть круглым, как картошка. Или длинным, чтобы вынюхивать, где что делается. Но мой нос не был ни круглым, ни длинным. А впрочем, пусть он был бы каким угодно, лишь бы не таким, какой есть.
А какой он?
Курносый-прекурносый!
Никакой в тебе нет красы, девчонка! Ведь тебе еде никто никогда не говорил, что ты красивая.
Но вчера парикмахерша Фрида сказала:
— Бранка, закрой глаза!
— Зачем? — удивилась я.
— Я полюбуюсь на твои ресницы.
Я закрыла глаза.
— О, если б мне твои ресницы! — вздохнула Фрида. — Они у тебя как метелки. Так чудесно затеняют глаза.
Я закрываю глаза, но почему-то не вижу своих длинных ресниц, ресниц, которые затеняют глаза.
Тогда я поднимаю веки и теперь уже вглядываюсь в свои волосы: они тонкие, как кудель, и совсем не вьются.
И я горестно вздыхаю.
Изо дня в день сижу я перед крошечным папиным зеркальцем, стараясь отыскать в себе хоть что- нибудь привлекательное. Как же стать красивой? Нет ответа.
В полном унынии отвожу я от зеркала глаза и вижу в окошко Юдиту. Она гордо проходит мимо изумленных мальчишек, загадочно поглядывая на них из-под широких полей своей модной шляпы. „Вот что мне нужно“, — мгновенно решаю я, и только отсутствие денег удерживает меня на месте — не то б я тотчас же помчалась в шляпный магазин.
Разумеется, я помалкивала о своей новой фантазии — ведь мама при всем желании не смогла бы выкроить денег на шляпку. И с превеликим нетерпением ждала, когда мне заплатят за уроки.
Дома давно уже поговаривали о том, как лучше употребить этот мой заработок. Мама советовала купить туфли — старые уж и чинить-то нельзя. Я посмотрела на свои ноги. Что и говорить, мама, как всегда, права, да только шляпка сейчас важнее туфель.
В те дни я подолгу простаивала перед шляпным магазином, разглядывая шляпки всех фасонов. Цены меня не смущали — я хотела стать красивой!
Я вошла в магазин и поставила в сторонку портфель. Модистка занималась барышней лет двадцати пяти, услужливо подбирая ей шляпку, а я тем временем внимательно разглядывала шляпы. На болванках и штырях, на открытых полках и в застекленных шкафах были шляпы на любой вкус: с низкой тульей и с высокой, с перьями и с большими булавками, с узкими полями и с такими широченными, что они развевались на ходу, словно знамена. Это как раз то, что мне нужно. В такой шляпе я буду ходить по улице, как королева. И мальчишки наконец-то обратят на меня внимание.
Барышня тем временем выбрала шляпку. Модистка положила ее в большой бумажный пакет, и барышня спустилась по крутым ступенькам на улицу. Я осталась один на один с модисткой.
— Вы уже выбрали? — спросила она.
Глаза мои улыбались, все лицо мое улыбалось, слова сами слетели с языка:
— Да, вот такую, с широкими полями!
— А какого цвета?
О цвете шляпки я как-то не подумала.
Модистка глянула на мое поношенное пальто цвета красного вина и сказала:
— К вашему пальто подошла бы черная, но я вам не советую…
— Посмотрите хорошенько на себя! Посмотрите, пожалуйста, еще и сзади! И вы поймете, что я желаю вам добра.
Модистка дала мне овальное ручное зеркальце. И тут-то начались для меня настоящие муки.
Я взяла его сперва в правую руку, потом в левую, но видела себя по-прежнему только спереди.
— Встаньте, — сказала модистка, увидев мое затруднение, — отвернитесь от большого зеркала и
