при себе денег.
- Ну так что ж! - рассмеялся весельчак юноша. - Выпишите мне вексель. Хорошо?
- Конечно! Папа заплатит вам по нему. Только сейчас папы нет дома, и я не знаю, право, что мне делать. Впрочем, постойте! - воскликнула девушка уже на пороге и, улыбнувшись, снова вернулась в домик портного.
- Вы забыли в доме что-нибудь? - спросил юноша, дожидавшийся возвращения девушки во дворе, чтобы проститься с нею.
- Меня зовут Агнеш Нессельрот, я дочь здешнего бургомистра. Вот на этом листке я написала свое имя. Если вам будет угодно, напишите над ним сумму, которую я вам задолжала, и пришлите листок к нам, чтобы я смогла оплатить его. Это и будет моим векселем!
- Очень хорошо, барышня. Я возьму бумагу на память. Хотя и без нее я вовеки не забуду этого получаса.
- Нет, вы должны непременно прислать мне вексель. Как, однако, ваше имя, чтобы и мне не забыть вас? - спросила Агнеш с тенью смущения в голосе.
- Ласло Вереш Фаради.
У калитки они расстались: Агнеш повернула налево, по берегу Дуная, к своему дому, стоявшему где-то неподалеку от дворца, где жила дочь турецкого султана, а Лаци смешался с толпой собравшегося со всей Венгрии люда; здесь он надеялся скорее услышать что-нибудь про своего брата, а может быть, даже и встретиться с ним.
В воображении своем он ярчайшими красками нарисовал себе предстоящую встречу. От самого Дюлафехервара бредил он ею наяву, а в особенности во сне, каждую ночь видя Пишту при самых различных обстоятельствах. Один раз Пишта приснился ему нищим, лежащим на обочине дороги перед семинарским забором, в другой - он промчался мимо Лаци в роскошном экипаже. Лаци закричал вдогонку брату: 'Пишта! Пишта!' - и проснулся.
Снился ему брат и окровавленным, израненным, умирающим на поле боя. А однажды Лаци увидел во сне самого себя гуляющим по ночному кладбищу, а .на одном огромном мраморном надгробье стояла надпись: 'Здесь покоится Иштван Вереш'. В другой раз брат приснился ему восседающим на кафедре дебреценской семинарии и рассказывающим студентам про Цицерона.
Словом, Лаци так много думал о своем брате днем, что во время сна ночные феи по собственному капризу показывали ему Пишту то при печальных, то при радостных обстоятельствах.
Что же до дневных фей, то это народ медлительный! Видно, тяжелы башмаки на их ножках! Они не только не свели Лаци с братом, но даже не шепнули ему ничего о его местонахождении. А ведь как он жаждал встречи с Пиштой! Какое было бы счастье сказать ему: 'Я уже дворянин, и к тому же богат. Могу и тебя сделать барином. Денег у нас, слава богу, довольно. А не хватит - вернемся за второй половиной клада. Купим себе замок да поместье к нему, лес, пашни, богатые луга, четверик горячих коней приобретем на дебреценской ярмарке. Запряжем их в расписную коляску и поедем в Сегед за тетушкой и дядюшкой Дебошами. Это будет наша первая поездка'.
До чего же хорошо да красиво будет, когда старики станут прогуливаться по мраморному крыльцу да переговариваться друг с другом: 'Ей-ей, молодцы ребята, эти наши студенты!' Однако и вторая поездка не будет скучнее. А ну, Пишта, попробуй угадать, куда помчится наша коляска на этот раз? Ох, и тяжелодум ты! Куда же еще, как не в Дебрецен. Подкатим с колокольчиками, да и прямо во двор к профессору Силади... А ну как цветет еще там розочка, что тебе когда-то сабельную перевязь вышивала? 'Ну, а потом?' - спросит Пишта. 'А потом будет и третий путь. Но его-то тебе и подавно не угадать, про то лишь я один знаю'.
И Лаци завороженным взглядом поглядел вслед Агнеш. Вот она скрылась в толпе, даже юбочка не мелькнет больше...
Лаци медленно пробирался через людское море, потому что ему нужно было следить и за тем, чтобы в толпе от него не отстала собака. А кроме того, он все еще продолжал тешить свое воображение планами на будущее, развивая, а подчас и подправляя придуманное, - и занятие это забавляло его необыкновенно.
Например, пожалуй, лучше будет, если тетушку и дядюшку Добошей во дворе замка встретит молодая хозяйка, красавица Магдалена Силади. Конечно, ведь нельзя забывать и о кухне! Пусть на богато накрытом столе ждет добрых стариков отличный обед, приготовленный красавицей хозяйкой. Вот это будет дело! Словом, решено: сначала съездим за Магдой. Любой дом, пусть даже богатый замок, кажется пустынным, если на его крыльце тебя не встречает приветливая улыбка женщины. Она придает ему блеск. А если бы еще и Агнеш была там! Красавица Агнеш Нессельрот. Как она приветила бы своим милым, ласковым голоском добрых стариков: 'Милости просим, тетушка Добош!' Обняла бы их, расцеловала. А у тех слезы так и полились бы по морщинистым лицам... Нет, первым делом - Агнеш!
И Лаци так много думал об Агнеш, что вскоре она не только первой поселилась в их будущем замке, но постепенно вытеснила из его мыслей и все остальное...
...Тем временем торжественный въезд императорского кортежа в город закончился, и люди толпились уже лишь для того, чтобы поболтать о виденном, о всей этой роскоши, о внешности императора (видно, не из первых был он в той очереди, где физиономии раздавали!), о лошади Надашди под звенящей бубенцами попоной, о ментике Эстерхази и многочисленных веселых эпизодах, происшедших за это время. Иногда по улице проезжал какой-нибудь придворный курьер или разодетый аристократ - за неимением других объектов народ глазел и на них.
Лаци надеялся, что в этом многолюдье он встретит кого-нибудь из своих знакомых по Дебрецену и, может быть, услышит от них что-либо о Пиште, но в бескрайнем людском море не было видно ни одного знакомого лица.
Уже совсем утратив надежду, он вдруг увидел Яноша Рожомака и радостно вскрикнул. Рожомак стоял на пристани и разговаривал с несколькими богато одетыми господами. Сам же он был одет в темное, будничное платье.
Сердце Лаци радостно забилось, и он сквозь толпу начал пробираться к своему знакомцу, в спешке наступая людям на мозоли и даже толкнув нескольких женщин.
- Господин Рожомак! Господин Рожомак! - воскликнул он, подбежав к старому знакомцу, и по- приятельски хлопнул его по плечу.
Мужчина обернулся и смерил Лаци с ног до головы строгим взглядом.
- Что это еще за манеры? Что вам угодно?
- Неужели вы не узнаете меня, господин Рожомак?
- Вы что, с ума спятили? - гневно зарычал на него мужчина. - Какой я вам Рожомак!
- Не Рожомак? - удивленно и с сомнением в голосе переспросил Лаци. - Так кто же?
- Я граф Миклош Берчени.
В тот год имя Берчени еще не было знаменитым, зажигавшим сердца. На Лаци, во всяком случае, после блеснувшей на миг надежды оно подействовало подобно ушату холодной воды. Печальный, отошел он от мнимого знакомого и потом до самого вечера бесцельно бродил по улицам Пешта.
Ночью он тоже ни на минуту не сомкнул глаз, в бессоннице проворочался с боку на бок на своей мягкой постели в будайской гостинице 'Гриф', где он остановился.
Думы его были об Агнеш. Вновь и вновь воскрешал он в своем воображении до самых мельчайших подробностей это приключение, вспоминая, как принес девушку на руках в дом к портному, как и что говорила ему она, придя в себя.
Вот он, белый листок бумаги, который Агнеш вручила Лаци, желая вознаградить его за оказанную помощь. И как тонко, как благородно она сделала это! Верно, подумала про себя: 'Если он человек бедный, пусть получит по нему несколько золотых. А коли богатый, пусть сохранит себе на память!'
Однако Лаци не сделал ни того, ни другого. Едва дождавшись утра, он попросил у трактирщика чернил и написал над именем Агнеш Нессельрот следующее: 'Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь верно и по гроб жизни любить Ласло Вереша'.
Затем он вложил 'вексель' в конверт, запечатал его красной сургучной печатью и с коридорным слугой отослал к Нессельротам.
В волнении ожидал он ответа. Голова его горела как в огне, сердце трепетно стучало, в груди не хватало воздуха. Лаци решил прогуляться возле королевского дворца, поглядеть на спешащую во всех направлениях придворную челядь. Вдруг во дворе за железной изгородью он снова увидел графа Берчени.
