мысли простонародья, их 'предначертанную судьбу', их спокойное приятие великого будущего.
Такую вещь скрыть невозможно; да они и не стараются скрыть всеобщий оптимизм.
Сивеннец всем своим обликом явно выражал спокойное удовлетворение.
– Заметьте, что все до сих пор вами рассказанное очень точно подтверждает мою
реконструкцию событий – которую я сделал на основе собранных мною скудных сведений.
– Без сомнения, – саркастически возразил Риоз, – я воздаю должное вашим аналитическим
способностям. Но вы вроде бы откровенно и самоуверенно одобряете растущую опасность для
владений Его Императорского Величества.
Барр безразлично пожал плечами, и тогда Риоз внезапно подался вперед, схватил старика за
плечи и с неожиданной мягкостью, заглядывая ему в глаза, сказал:
– Ладно, патриций, оставим это. Я не желаю быть варваром. Лично мне наследственная
сивеннская враждебность к Империи представляется ненавистным бременем, и я бы предпринял все,
что в моей власти, дабы от него избавиться. Но мое поле деятельности – военное, и мне невозможно
вмешиваться в гражданские дела. Стоит мне вмешаться, и меня тут же отзовут назад, лишив вас моей
помощи. Вы это понимаете? Уверен, что понимаете. Так пусть хотя бы между мною и вами зверства
сорокалетней давности будут возмещены вашим отмщением их творцу и соответственно позабыты. Я
нуждаюсь в вашей помощи. Я честно признаю это.
В голосе молодого человека была нотка настойчивости, но голова Дуцема Барра мягко
качнулась в явственно различимом жесте отрицания. Риоз сказал упрашивающе:
– Вы не хотите понять меня, патриций, и я сомневаюсь в собственной способности убедить
вас. Я не могу пользоваться вашими аргументами. Ученый – вы, а не я. Но вот что я вам скажу. Что
бы вы ни думали об Империи, вы должны признать ее великую услугу человечеству. Ее войска
творили отдельные преступления, но в основном они были силой, служившей поддержанию мира и
цивилизации. Это имперский флот создал Pax Imperium, две тысячи лет царивший над Галактикой.
Сопоставьте два тысячелетия мира под Звездолетом-и-Солнцем с предшествующими им двумя
тысячелетиями межзвездной анархии.*) Припомните войны и опустошения тех давних дней и
скажите мне, разве Империя со всеми ее ошибками не заслуживает сохранения?
– Припомните, – продолжал он горячо, – во что превратились внешние края Галактики со
времени их отторжения и независимости, и спросите себя: неужто ради ничтожного чувства мести вы
готовы превратить Сивенну из провинции, находящейся под защитой могучего флота, в варварскую
частицу варварской Галактики, погруженной во фрагментарную независимость, всеобщую
деградацию и нищету?
– Разве дела уже так плохи – и так скоро? – пробормотал сивеннец.
– Нет, – признался Риоз. – Без сомнения, проживи мы даже вчетверо больше, ничего опасного
для нас на нашем веку бы не произошло. Но я борюсь за Империю; а также за воинские традиции,
которые что-то значат для меня, и сути которых я не могу донести до вас. Именно воинской традиции,
основанной на имперских идеях, я и служу.
– Вы впадаете в мистицизм, я же всегда находил затруднительным вникать в чьи-либо
мистические фантазии.
– Но вы понимаете опасность этого Установления.
______________________
*) Авторский недосмотр. Во всех других книгах об Установлении неоднократно указывается, что Галактическая
Империя просуществовала не две, а двенадцать тысяч лет (прим. перев.)
– Я же сам указал вам на это – и еще до того, как вы отправились в путешествие с Сивенны.
– Тогда вы хорошо понимаете, что оно либо будет остановлено сейчас, либо, возможно,
вообще никогда. Вы знали об этом Установлении еще до того, как кто-либо слыхал о нем. Вы знаете о
нем больше, чем кто-либо в Империи. Вы, вероятно, знаете, как его лучше всего атаковать; и вы,
вероятно, можете предостеречь меня о его контрмерах. Давайте будем друзьями.
Дуцем Барр поднялся. Он открыто заявил:
– Та помощь, которую я мог бы вам оказать, ничего не значит. Поэтому я останусь в стороне,
несмотря на ваши энергичные требования.
– О значении вашей помощи буду судить я.
– Нет, я вполне серьезен. Для сокрушения этого карликового мира недостаточна вся мощь
Империи.
– Но почему? – глаза Бела Риоза яростно сверкнули. – Нет, стойте, где стоите. Я скажу, когда
вы сможете уйти. Почему? Если вы думаете, что я недооцениваю обнаруженного мною противника,
то ошибаетесь. Патриций, – признался он неохотно, – я потерял корабль при возвращении. У меня нет
доказательств, что он попал в руки Установления, но корабль до сих пор не обнаружили, а будь это
простой случайностью, его мертвый корпус, без сомнения, был бы найден на пути. Это пустячная
потеря – менее чем десятая доля блошиного укуса, – но это может означать, что Установление уже
приступило к враждебным действиям. Подобная нетерпеливость и подобное пренебрежение к
последствиям могут указывать на наличие тайных сил, о которых я ничего не знаю. Можете ли вы
помочь мне, ответив на один вопрос? В чем их военная мощь?
– Я не имею о ней ни малейшего представления.
– Тогда объясните, исходя из собственных позиций. Почему вы говорите, что Империя не в
состоянии победить этого незначительного врага?
Сивеннец снова уселся, отвернувшись от пристального взора Риоза. Он веско произнес:
– Потому что я верю в принципы психоистории. Это странная наука. Она достигла
математической зрелости при одном человеке, Хари Селдоне, и умерла вместе с ним, ибо никто не
был в состоянии манипулировать ее изощренными конструкциями. Но за этот короткий период она
проявила себя наиболее мощным инструментом изучения человечества – из всех когда-либо
изобретенных. Не претендуя на предсказание действий отдельных людей, она сформулировала четкие
законы для математического анализа и экстраполяции, дабы направлять и предсказывать действия
людских масс.
– Тогда…
– Вот эту самую психоисторию Селдон вместе со своими сотрудниками в полную силу
приложил к основанию Установления. Место, время, условия – все было рассчитано математически и,
значит, неизбежно приведет к развитию Вселенской Империи.
Голос Риоза задрожал от негодования.
– Вы имеете в виду, что это его искусство предсказало, что я атакую Установление и проиграю
такую-то битву по такой-то причине? Вы хотите сказать, что я – глупый автомат, следующий
предопределенным курсом к собственному разрушению?
– Нет, – резко возразил старый патриций. – Я уже сказал, что наука не имеет отношения к
действиям индивидуума. Предвидено было лишь обширное поле действия.
– Тогда мы оказываемся тесно зажатыми в принуждающей длани богини Исторической
Необходимости.
– Психоисторической Необходимости, – мягко подсказал Барр.
