большей
солидности, властности и суровости.
Вовсе нет.
Впечатление достоинства, отличавшее их с первой же встречи, росло до тех пор, пока не
сделалось их главенствующей характеристикой.
С видом тяжелодумных и неспешных мыслителей они спокойно сидели вокруг своего
овального стола. Большинство их едва успело перешагнуть порог молодости, и лишь немногие
обладали короткими и аккуратно подстриженными бородами. Было ясно, что слово 'Старейшины'
обозначало скорее меру уважения со стороны сограждан, нежели возраст.
Двое из внешнего космоса, сидя во главе стола в торжественном молчании, сопровождавшем
весьма скромное угощение, которое предназначалось не столько для чревоугодия, сколько для
церемониала, погрузились в новую для себя, чрезвычайно непривычную атмосферу.
После трапезы и одного-двух почтительных комментариев, произнесенных самыми
уважаемыми из числа Старейшин – слишком коротких и безыскусных, чтобы именоваться речами, -
беседа приняла непринужденный характер.
Достоинство, необходимое для встречи чужеземцев, словно наконец уступило место
крестьянской обходительности, дружелюбию и любознательности.
Старейшины сгрудились вокруг пришельцев, и посыпался град вопросов.
Они спрашивали, сложно ли управлять звездолетом, как много людей требуется для этого,
можно ли поставить на здешние мобили моторы получше, правда ли, что на других мирах снег идет
так же редко, как, по слухам, на Ределле, как много людей населяет их мир, уступает ли он по
размерам Ределлу или превосходит его, далеко ли он находится, каким образом соткана их одежда и
почему она имеет металлический отблеск, почему они не носят мехов, бреются ли они каждый день,
что за камень вделан в кольцо Притчера. Список вопросов казался бесконечным.
И почти все вопросы адресовались Притчеру, словно его, как старшего, автоматически
наделили большим авторитетом. Притчер вынужден был отвечать все более и более пространно. Он
словно оказался среди детей. Их реакция была исполнена предельного и обезоруживающего
изумления. Их жажде знаний невозможно было противостоять, уклоняясь от ответов.
Притчер объяснял, что звездолетом управлять нетрудно, и что экипажи по численности
бывают разные – от одного до многих человек, что моторы здешних мобилей ему в подробностях
незнакомы, но без сомнения, могут быть улучшены, что климатические различия между мирами
беспредельны, что в его мире живет много сотен миллионов человек, но он бесконечно уступает
великой империи Ределла, что их одежда соткана из силиконового пластика, металлический блеск
которому придает специально заданная ориентация поверхностных молекул, что их костюмы
обладают свойством самоподогрева, так что в мехах нет необходимости, что они бреются каждый
день, что камень в его перстне – аметист. Список простирался все дальше и дальше. Притчер
чувствовал, что против собственной воли буквально тает перед этими наивными провинциалами.
Всякий раз после очередного ответа среди Старейшин начинался быстрый разговор, словно
они обсуждали полученную информацию. За этими их внутренними дискуссиями трудно было
уследить, потому что они тут же переходили на свой собственный диалект универсального
галактического языка, ставший архаичным ввиду долгой изоляции от токов живой речи.
Их обрывистые комментарии, по существу, балансировали на краю понимания, постоянно
ускользая от цепкой хватки разума.
В конце концов вмешался Чаннис:
– Добрые люди, ответьте и вы на кое-какие наши вопросы, ибо мы, будучи чужеземцами,
очень заинтересованы узнать о Ределле как можно больше.
Тогда немедленно воцарилась глубокая тишина, и каждый из дотоле красноречивых
Старейшин замолк. Их руки, которые прежде сопровождали слова быстрыми и изящными жестами,
внезапно вяло опустились. Они украдкой переглядывались, и каждый явно хотел свалить все на
соседа.
Притчер быстро вставил:
– Мой спутник спрашивает это по дружбе, ибо славой Ределла полнится Галактика, и мы,
конечно, проинформируем здешнего губернатора о лояльности и любви Старейшин Россема.
Вздохов облегчения не последовало, но лица просветлели. Один из Старейшин погладил
двумя пальцами свою бородку, выпрямив ее легкие завитки, и произнес:
– Мы верные слуги Властителей Ределла.
Раздражение Притчера, вызванное слишком откровенной постановкой вопроса Чаннисом,
утихло. По крайней мере он удостоверился, что возраст, крадущаяся поступь которого в последнее
время казалась ему все более и более неотвратимой, пока не лишил его способности быстро
соображать и сглаживать чужие промахи. Он продолжал:
– В нашей удаленной части Вселенной слишком мало известно о былой истории Властителей
Ределла. Мы предполагаем, что они уже долгое время благосклонно управляют этим миром.
Тот же Старейшина, что и вначале, как-то незаметно сделавшийся главным рассказчиком,
промолвил:
– Даже деды самых старших из нас не могут припомнить время, когда Властителей не было.
– А мирное ли время нынче?
– О да, мирное! – он чуть поколебался. – Губернатор – сильный и могущественный Властитель,
который карает предателей, не задумываясь. Никто из нас, конечно, не предатель.
– Я понял так, что в прошлом он покарал кого-то по заслугам.
Снова колебание.
– Никто здесь никогда не был предателем – ни наши отцы, ни отцы наших отцов. Но таковые
были на других мирах, и смерть быстро настигла их. Об этом не стоит раздумывать, ибо мы – люди
покорные, всего лишь бедные фермеры, и не интересуемся вопросами политики.
Беспокойство, звучавшее в его голосе, и всеобщая озабоченность в глазах остальных не могли
ускользнуть от внимания гостей.
Притчер сказал вкрадчиво:
– Не могли бы вы разъяснить, как нам добиться аудиенции у вашего губернатора.
Тут возникло неожиданное замешательство. После долгой паузы Старейшина сказал:
– Как, разве вы не знаете? Губернатор завтра будет здесь. Он вас ждал. Это было большой
честью для нас. Мы… мы искренне надеемся, что вы остались довольны нашей исполнительностью и
сообщите ему об этом.
Улыбка Притчера чуть-чуть скривилась.
– Ждал нас?
Старейшина изумленно переводил взгляд с одного из чужеземцев на другого.
– Как же… вот уже неделю мы поджидаем вас.
Предоставленное им помещение на этой планете, без сомнения, считалось роскошным.
Притчеру приходилось жить и в худших условиях. Чаннис проявлял полное безразличие к внешним
обстоятельствам.
Однако теперь в отношениях между ними возник элемент дополнительной напряженности.
Притчер чувствовал, что время для принятия определенного решения уже близится. И все же казалось
заманчивым выждать еще немного. Встреча с губернатором означала повышение ставки до опасных
размеров, но выигрыш этой ставки мог многократно умножить общий итог. Притчер ощущал прилив
