давление подскочило, а в горле пересохло.
То был не физический страх. Притчер ни в коей мере не принадлежал к числу тупоумных,
непробиваемых людей, состоящих из лишенной нервов плоти, слишком глупых даже для того, чтобы
испугаться – но физический страх он мог унять и отбросить в сторону.
Здесь все было по-иному. Этот страх был другим.
Он быстро взглянул на Чанниса. Молодой человек беспечно рассматривал ногти на одной руке
и лениво подправлял какие-то незаметные нарушения идеального порядка.
Что-то внутри Притчера исполнилось негодования. Стоило ли Чаннису бояться ментального
воздействия?
Притчер мысленно перевел дух и попытался рассуждать в обратном направлении. Каким
твердокаменным демократом он был раньше, до того, как Мул Обратил его? Это было трудно
вспомнить. Он не мог представить себя таким даже мысленно. Он не мог порвать цепкие узы,
эмоционально привязывавшие его к Мулу. Рассудку его было известно, что когда-то он пытался убить
Мула, но несмотря на все усилия, он никак не мог припомнить своих ощущений в то время. Впрочем,
это могло быть самозащитой его сознания, ибо даже интуитивные догадки о природе забытых чувств,
одно лишь постижение их направленности вызывали болезненные корчи в желудке.
Что если губернатор уже вмешался в его сознание?
Что если нематериальные, мысленные щупальца Второго Установителя вползли, извиваясь, в
эмоциональные расщелины его менталитета и разъединили его, и изменили его…
В тот, первый раз он ничего не почувствовал. Не было ни боли, ни разлада в мыслях – ни даже
ощущения разрыва. Он, оказывается, всегда любил Мула. Если когда-то давным-давно – пять
коротких лет назад – он думал, что не любит его, что ненавидит его, это было просто дикой иллюзией.
Мысль об этой иллюзии заставляла его нервничать.
Но боли не было.
Будет ли встреча с губернатором воспроизведением того, через что он уже прошел однажды?
Присоединится ли все ушедшее – вся его служба при Муле, вся его жизненная ориентация – к
туманной, потусторонней мечте, хранившей слово 'демократия'? Мул тоже станет сном, и Притчер
сделается верным одному лишь Ределлу…
Он резко повернулся.
Возникло острое чувство тошноты.
И тут голос Чанниса раздался в его ушах:
– Я думаю, что это за нами, генерал.
Притчер снова обернулся. Один из Старейшин бесшумно открыл дверь и встал на пороге,
храня выражение достоинства и спокойного почтения. Он сказал:
– Его Превосходительство Губернатор Россема от имени Властителей Ределла имеет
удовольствие дать соизволение на аудиенцию и требует вашего появления перед своей персоной.
– Все ясно, – Чаннис рывком подтянул пояс и поправил на голове россемский капюшон.
Притчер стиснул зубы. Начиналась настоящая игра.
Губернатор Россема имел невзрачный облик. К тому же он был с непокрытой головой, и его
редеющие, светло-каштановые с проседью волосы придавали ему благодушный вид. Его костлявые
надбровные дуги были хмуро сведены, а глаза, окаймленные тонкой сеткой морщин, казались
хитроватыми, но свежевыбритый подбородок имел мягкие очертания и, по всеобщему мнению
приверженцев псевдонауки, читающей характер по чертам лица, выглядел 'безвольным'.
Избегая его взгляда, Притчер рассматривал именно подбородок губернатора. Он не знал,
могло ли это помочь – если им вообще что-либо могло помочь.
Голос губернатора был пронзительным, интонации – безразличными:
– Добро пожаловать на Ределл. Мы приветствуем вас с миром. Вы уже ели?
Его рука – с длинными пальцами и с проступающими венами – почти царственным жестом
простерлась в направлении подковообразного стола.
Они поклонились и сели за стол. Губернатор расположился с наружной стороны основания
подковы, они – с внутренней, а по бокам разместился двойной ряд молчаливых Старейшин.
Губернатор разговаривал короткими, отрывистыми фразами, нахваливал импортированную с
Ределла провизию, – каковая и в самом деле несколько отличалась по качеству от более грубого
угощения Старейшин, – и поругивал россемскую погоду; одновременно он ненароком затрагивал и
вопросы, касающиеся сложностей, с которыми приходится сталкиваться в космических
путешествиях.
Чаннис говорил мало, Притчер вообще помалкивал.
Подошел конец обеда. Небольшие запеченные фрукты были съедены, салфетки использованы
и отброшены. Губернатор откинулся в кресле.
Его маленькие глаза заискрились.
– Я интересовался вашим кораблем. Естественно, я хотел бы проследить, чтобы он был
должным образом обслужен и отремонтирован. Мне сообщили, что его местонахождение неизвестно.
– Действительно, – с легкостью ответил Чаннис. – Мы оставили его в космосе. Это большой
звездолет, подходящий для длительных странствий, в том числе и во враждебно настроенных местах,
и мы посчитали, что его посадка здесь может вызвать сомнения в наших мирных намерениях. Мы
предпочли высадиться одни, без оружия.
– Это дружественный акт, – без особой уверенности прокомментировал губернатор. – Большой
корабль, вы говорите?
– Это не военное судно, ваше превосходительство.
– Кхм, кхм. Откуда вы прибыли?
– С небольшого мира в секторе Сантанни, ваше превосходительство. Возможно, вы и не
подозреваете о его существовании, поскольку он ничем не знаменит. Мы заинтересованы в
установлении торговых связей.
– А, торговля? Что есть у вас на продажу?
– Всевозможные машины, ваше превосходительство. Для обмена на продовольствие,
древесину, руду…
– Кхм, кхм, – казалось, губернатора одолевают сомнения. – Я мало разбираюсь в таких делах.
Возможно, удастся договориться ко взаимной выгоде. Возможно. После того, как я ознакомлюсь с
вашими полномочиями, – ибо, как вы понимаете, для того, чтобы дела могли двинуться дальше, мое
правительство затребует дополнительную информацию, – и после того, как я осмотрю ваш корабль, не
исключено, что для вас будет иметь смысл проследовать на Ределл.
Ответа не было, и отношение губернатора к гостям стало подмерзать на глазах.
– Во всяком случае, необходимо, чтобы я увидел ваш корабль.
Чаннис сказал отчужденно:
– Корабль, к несчастью, в данный момент находится на ремонте. Если ваше
превосходительство не будет возражать против предоставления нам сорокавосьмичасовой отсрочки,
звездолет будет к вашим услугам.
– Я не имею привычки ждать.
Притчер впервые столкнулся взглядом с глазами губернатора, и его дыхание на миг
