Турбор в почтительном изумлении спросил:
– Как давно вы его заподозрили, Дарелл?
– Еще до того, как он здесь появился, – последовал спокойный ответ. – Он сказал, что прибыл
от Клейзе. Но я знал Клейзе; я помнил, при каких обстоятельствах мы расстались. В вопросе борьбы
со Вторым Установлением он был фанатиком, и я бросил его. Мне мои цели были понятны: я считал,
что лучше и безопаснее заниматься своими замыслами в одиночку. Но я не мог объяснить этого
Клейзе, да он и не стал бы слушать. Для него я был трусом и предателем; возможно, даже агентом
Второго Установления. Он был не из тех, кто прощает, и с того времени до последних дней своей
жизни он не поддерживал со мной отношений. Но непосредственно перед смертью он вдруг написал
мне – как старому другу, – чтобы я принял его лучшего и самого многообещающего ученика в
качестве сотрудника и снова начал прежние исследования. Это не вязалось с его натурой. Как он мог
отколоть подобное без постороннего влияния? И я подумал: а не кроется ли здесь замысел сделать
моим доверенным лицом настоящего агента Второго Установления? Так оно на поверку и оказалось…
Он вздохнул и на миг закрыл глаза.
Поколебавшись, Семик поинтересовался:
– А что мы будем делать со всеми этими… с этими типами из Второго Установления?
– Не знаю, – печально сказал Дарелл. – Думаю, мы могли бы выслать их. На Зоранель, к
примеру. Их можно разместить там и заполнить планету Ментальными Помехами. Оба пола можно
содержать раздельно или, еще лучше, их можно стерилизовать – и через пятьдесят лет Второе
Установление станет фактом из прошлого. А может быть, легкая смерть для всей этой публики была
бы лучшим исходом.
– Не думаете ли вы, – спросил Турбор, – что мы могли бы научиться этой их особенности? Или
они рождаются с ней, подобно Мулу?
– Не имею представления. По-видимому, она развивается после долгой тренировки, так как в
энцефалографии можно отыскать указания, что подобный потенциал скрыт в человеческом мозгу. Но
на что вам сдалась эта особенность? Им она не помогла.
Он нахмурился.
Он ничего не произнес, но мысли его буквально кричали.
Это было слишком просто – слишком просто. Они рухнули, эти неуязвимые, попадали
подобно картонным книжным злодеям, – и это ему не нравилось.
О Галактика! Когда и как человек может осознать, что он не марионетка?
Аркадия возвращалась домой, и Дарелл мысленно содрогнулся от того, с чем должен будет в
конце концов столкнуться.
Аркадия была дома уже неделю, а он все еще не мог освободиться от тяжелых мыслей.
Впрочем, это было неизбежно.
За время ее отсутствия некая таинственная алхимия превратила Аркадию из ребенка в
молодую женщину. Она, только она связывала его с жизнью; благодаря ей он помнил о своем горьком
и сладостном браке – этой недолгой, слишком недолгой череде медовых месяцев.
И, наконец, как-то поздно вечером он спросил так небрежно, как только мог:
– Аркадия, что заставило тебя придти к мысли, будто Терминус заключает в себе оба
Установления?
Они только что вернулись из театра, у них были лучшие места, с отдельными объемными
визорами для каждого; Аркадия была в новом платье специально для этого случая, и она была
счастлива.
Она бросила на отца пристальный взгляд, потом отмахнулась.
– О, я не знаю, папа. Это просто пришло мне в голову.
Слой льда, покрывавший сердце доктора Дарелла, стал толще.
– Подумай, – сказал он с нажимом. – Это важно. Что заставило тебя придти к мысли, что оба
Установления находятся на Терминусе?
Она чуть нахмурилась.
– Ну, там была госпожа Каллия. Я узнала, что она из Второго Установления. Ведь Антор тоже
сказал об этом.
– Но она была на Калгане, – настаивал Дарелл. – Что заставило тебя подумать о Терминусе?
На этот раз Аркадия ответила с опозданием на несколько минут. В самом деле, что заставило
ее так подумать? О Космос, что же именно? Она испытывала невыносимое ощущение чего-то
ускользающего между пальцами. Наконец она сказала:
– Она – госпожа Каллия – обо всем, разумеется, знала, а значит, она получала информацию с
Терминуса. Разве это звучит неправдоподобно, папа?
Он только покачал головой в ответ.
– Папа, – воскликнула она, – я это знала! Чем больше я думаю, тем более в этом уверена. В
этом просто имелся смысл.
Взгляд ее отца стал совсем потерянным.
– Это худо, Аркадия. Плохо. Когда имеешь дело со Вторым Установлением, интуиция внушает
подозрение. Тебе ведь это тоже понятно? Это могла быть интуиция… а мог быть и контроль!
– Контроль! Ты имеешь в виду, что они меня обработали? О, нет! Нет, они не могли! – она
отпрянула. – Разве Антор не сказал, что я была права? Он признал это. Он признался во всем. И вы
нашли всю их шайку прямо здесь на Терминусе. Или нет? Разве не так? – она едва была в состоянии
перевести дух.
– Да, это так, но… Аркадия, ты позволишь мне сделать энцефалографический анализ твоего
мозга?
Она яростно затрясла головой.
– Нет, нет! Я боюсь.
– Меня, Аркадия? Бояться нечего. Но мы должны узнать правду. Ведь ты же это понимаешь,
не так ли?
После этого Аркадия прервала отца только раз. Перед тем, как щелкнул последний тумблер,
она вцепилась в его руку.
– Что если я окажусь иной, папа? Что ты будешь делать?
– Я ничего не буду делать, Аркадия. Если ты изменилась, мы уедем. Мы вернемся с тобой на
Трантор и… ничто в Галактике больше не будет нас касаться.
Никогда прежде анализ не доставлял Дареллу столько мучений и не тянулся так долго, как в
этот раз. Когда он кончил, Аркадия свернулась в комок, не осмеливаясь поднять голову. Потом она
услышала его смех, и этого было достаточно. Она вскочила и бросилась в распростертые объятия
отца.
Пока они тискали друг друга, Дарелл бормотал, как безумный:
– Дом находится под максимальными помехами, а волны твоего мозга нормальны. Мы
действительно поймали их в ловушку, Аркадия! Мы можем вернуться к жизни.
– Папа, – выдохнула она, – пусть теперь они награждают нас медалями.
