в багажник.
— Как дела, малыш? — прошептал он.
Повернувшись к маме, он стал гладить ее лоб, приговаривая:
— Бедное дитя… Что за несчастье!.. Надо же, чтобы так все случилось… За что?… Почему?… Почему я не могу жить, как все?…
Я знал, что это не предназначалось для моих ушей. Он устал, и ему надо было высказаться, не вдаваясь в объяснения. Я не стал ничего говорить и притворился, что сплю.
Он плакал, но я сделал вид, что меня это не касается.
Виски плакал, пока не уснул.
Я же проснулся окончательно и, не желая нарушать их сон, решил вылезти из машины и поиграть.
Думаю, они не догадывались, что я умею расстегивать ремни на своем кресле. Но мне уже почти исполнилось четыре года, и я был вполне самостоятельным человеком. Вот уже несколько месяцев я внимательно присматривался к тому, как мама с папой пристегивают меня.
Мне потребовалось всего пять минут, чтобы освободиться.
Теперь передо мной возникло другое препятствие — надо было выбраться наружу. Я решил, что лучше всего вылезти в окно, так как дверь произвела бы слишком много шума. Виски поставил машину рядом с низкой стенкой, ограждавшей автостоянку. Я бесшумно опустил стекло и, подтянувшись, стал вылезать и приземлился в траву даже быстрее, чем рассчитывал.
Они не заметили моего бегства.
Я поразился, как вокруг темно. В машине на потолке горела лампочка, но ночь, казалось, поглотила и ее. Луны не было, и даже звезды не давали никакого света, закрытые черными дождевыми тучами. В ушах у меня стоял грохот волн, бившихся о скалы внизу. У воздуха был соленый привкус.
Свежий воздух действовал очень живительно. В голове у меня было такое ощущение, будто ее прочистили и впрыснули что-то бодрящее. Мистер Гудли, несомненно, понял бы меня. Каждая пора на моей коже жадно впитывала воздух, а кровь разносила его по всем частям тела. Их даже пощипывало.
Мне захотелось погнаться за ветром и поймать его.
А потом хранить его в тайне от всех как обещание чего-то хорошего.
И я побежал, размахивая руками и пытаясь схватить ветер, но, естественно, промахнулся.
Материал, из которого делали детские комбинезоны, не был рассчитан на то, что дети будут бегать по мокрой траве на крутом берегу. Я все время падал, но каждый раз поднимался и бежал опять. Если бы я хоть раз упал так дома, то непременно принялся бы вопить, чтобы на меня обратили внимание. Но теперь я об этом не думал. Упав в очередной раз, я скатился к самому обрыву.
Ноги мои свесились с края, и я уже представлял себе, как морское чудовище с нетерпением потирает лапы в предвкушении закуски. Я не мог ухватиться за траву своими пухлыми детскими ручонками и чувствовал, что вот-вот упаду. Я попытался вытащить одну ногу наверх, но соскользнул еще ниже.
Положение было угрожающее.
Сказать, что я перепугался, было бы слишком слабо.
Я заорал.
Что было мочи.
Меня не заботило, как это воспримут мама с папой и достанется ли мне от них за это. Я знал только одно — это проклятое чудовище уже тянет ко мне свои липкие зеленые щупальца.
Я услышал, как открылась дверь машины.
Огромное облегчение охватило меня. Теперь меня спасут, пожурят и, едва не потеряв, будут ценить больше прежнего.
Продолжая орать, я улыбался.
В ответ на мои вопли прозвучали еще более громкие проклятия в мой адрес со стороны Виски, настолько неподходящие для ушей ребенка, что я не решаюсь их повторить. Я слышал, как они сначала удаляются от меня, затем приближаются. Мои родители рыскали в темноте, высматривая фигуру двух футов ростом, одетую в синий, насквозь промокший и прожженный сигаретой комбинезон. Им в голову не могло прийти, что я свешиваюсь с обрыва.
Материнский инстинкт Элизабет подсказал ей правильное направление. Я видел, как она приближается, и зарыдал от радости. Мама крикнула Виски, и они оба побежали ко мне. Оставалось уже несколько дюймов, чтобы ухватиться за мои протянутые руки, и в этот момент я сорвался.
Я пролетел шесть или восемь футов, а затем капюшон моего комбинезона зацепился за выступавший вверх зубец скалы. Я повис, и мне казалось, что я слышу, как смеется морское чудовище. Посмотрев вверх, я увидел маму с папой, пытавшихся дотянуться до меня, но я понимал, что расстояние слишком большое. Виски бросился к машине, прокричав что-то про чехлы для фотокамер. Мама сказала мне, чтобы я продолжал держаться, но это было бессмысленно, потому что я ни за что не держался.
Дождь усилился, и стало хуже слышно. Я замерз, устал и чувствовал себя глубоко несчастным. Все, чего мне хотелось в этот момент, — оказаться дома, в своей постели и уснуть. Я торжественно поклялся, что если уцелею, то буду самым примерным мальчиком на всем белом свете.
Прошло несколько столетий, и наконец Виски вернулся. Мама уже охрипла, непрерывно крича мне и ему. Теперь, когда и папа был рядом, передо мной блеснул луч надежды. Он отстегнул ремни от чехлов для фотокамер и связал их вместе. Дорога была каждая минута, и, когда мама высказала опасения по поводу его намерения обвязать ее и спустить вниз, он взорвался:
— А что еще ты можешь предложить?! Ждать, пока явится его ангел-хранитель и поднимет его к нам? Как же, дождешься, черта с два. — Он начал обвязывать маму. — Не нервничай, не смотри вниз. Смотри на малыша и крепче держись. Все будет в порядке.
Виски велел маме лечь на живот у края обрыва. Все происходило так быстро, что у нее, очевидно, не было времени как следует подумать.
— Давай. Малыш не может висеть там вечно.
Мама медленно спустила ноги с обрыва.
Мне не видно было ее глаз, но я живо представлял себе, как она испугана, как мечтает оказаться в безопасности. Виски медленно опускал ее. Я видел, как она приближается ко мне и смотрит на меня так, будто хочет убить.
— Не волнуйся, мама сейчас достанет тебя.
Я не знал, как она собирается меня доставать, но полагал, что прежде всего ей надо закрепиться на скале. Она всегда боялась высоты, и я мог оценить всю глубину ее страха по тому, какие большие были у нее глаза, когда она посмотрела вниз.
Она была до смерти напугана.
— Ты еще не дотянулась до него? — донесся до нас голос Виски сквозь ветер, дождь и морской прибой.
— Н-н-н-н-нет, — крикнула она в ответ.
Она была в ужасном напряжении.
Это было видно.
— Так давай же, ради всего святого!
— Опусти еще! — крикнула она. — Тут есть выступ, на который можно встать. — Она была уже совсем близко. — Я думаю, что смогу отсюда достать до него.
— Слава богу, а то ремни кончились.
— Теперь все будет хорошо. Все будет в порядке. Мы поедем домой. — Она снова и снова повторяла мне эти фразы.
Я думаю теперь, что она говорила их, пытаясь внушить уверенность самой себе. Но как она ни тянулась, чтобы схватить меня, у нее это не получалось.
— Я не могу дотянуться, Виски. Он слишком далеко! — Она рыдала.
— Держись, Лиз, мы спасем его.
Посмотрев вверх, я увидел Виски, наклонившегося над обрывом. Он продвигался вдоль края, чтобы оказаться прямо надо мной, и подтягивал ремни к этому цвету.
