не ограничилось. В рюкзаке оказались и два маленьких, выглядевших едва ли не игрушечными, автомата, вроде тех, которые Реутов уже видел сегодня в деле, и несколько пистолетов.
– Эта штука, – сказал Давид, показывая Вадиму один из автоматов во время короткой остановки на пустынном шоссе. – Называется пистолет-пулемет 'Чекан'. Десантный вариант, девять миллиметров, магазин в рукоятке, двадцать штук патронов, приклад подпружиненный. А так ничем особенно и не отличается от 'Клевца', с которым ты в ту войну бегал.
– У нас 'Булавы' были, – поправил приятеля Вадим, взвешивая автомат в руке. – Семь шестьдесят два со складным прикладом. А 'Клевцы' это, в основном, у бронеходчиков и авиаторов…
– Но принцип-то понятен?
– Принцип понятен, но я бы предпочел пистолет.
Автомат был хорош, спору нет. Компактный – со сложенным прикладом всего сантиметров тридцать в длину – в меру легкий, во всяком случае для руки Вадима, но все равно, в карман такую штуку не засунешь.
– Будет тебе и пистолет, – усмехнулся Давид и, вытянув из рюкзака, протянул Вадиму оружие, вложенное в удобную наплечную кобуру. – 'Марголин 300' тебя устроит?
– Да я же не знаю всех этих моделей! – Возмутился Реутов, который действительно последние тридцать лет оружием совершенно не интересовался.
– А чего тут знать? – Давид вытащил из кобуры довольно внушительных размеров пистолет, чем-то напомнивший Вадиму германский парабеллум последних военных выпусков. – Семь шестьдесят пять, восемь патронов, автомат, предохранитель… Что-то еще?
– Да, нет, – Реутов взял в руку пистолет, нашел взглядом предохранитель, тронул его большим пальцем, как бы примериваясь, потом взвесил в ладони, ощущая, как удобно расположилась в ней рукоять, выщелкнул обойму, осмотрел и, со щелчком вставив обратно, посмотрел на Казареева. – Нормально, но для девушек, я думаю, тяжеловат будет.
– А для дам у нас кое-что другое припасено, – довольно усмехнулся Давид и, как плохой фокусник, ожидающий от зрителей аплодисментов за то, что достал из 'пустого' цилиндра целый букет, вынул из рюкзака два маленьких пистолета в замшевых кобурах для скрытого ношения. – 'Ас',[47] – объявил он торжественно, поднимая пистолеты на ладонях. – Что, разумеется, не есть туз, для тех, кто понимает, а совсем даже наоборот. Маленький, но удаленький…
– Девять миллиметров, – сказала Полина, протягивая руку за пистолетом. – Семь патронов, автомат.
– Знаком? – Искренне удивился Давид, оборачиваясь к девушке.
– Стреляла как-то, – пожала плечами Полина. – Кучность не очень, но на близкой дистанции…
– А отдача как? – Сразу же заинтересовалась Лили.
– Толкает, – коротко ответила Полина, проверяя обойму. – Хуже другое. Ствол подбрасывает, и вправо уводит.
– Ну, на вас, сударыни, не угодишь! – С выражением притворной обиды развел руками Давид. – Другого, извините, по быстрому достать не удалось. И за это, как говорится, спасибо.
– Спасибо, – хором ответили женщины.
– А вот язвить не надо, – ответил им с улыбкой Давид и повернулся к Вадиму:
– Ну, что? Поехали дальше?
В 'Сосны' они приехали без пяти двенадцать. В кабаке было накурено, но почти пусто. Видимо, наплыв нещадно дымивших посетителей случился несколько раньше, а к полуночи люди уже разъехались.
'Оно и лучше', – решил Реутов, усаживаясь за столик в углу и с удовольствием, вытягивая все еще ноющие после дневной 'акробатики' ноги.
Есть никто не захотел, но и сидеть просто так было неудобно. Поэтому заказали пиво и воблу, и сразу же выпали из зоны интересов единственного полового, который, послонявшись с минуту по залу и не обнаружив желающих сделать заказ, отправился дремать на стуле, поставленном у входа на кухню.
– Думаешь, он приедет? – Спросил Давид, глядя на Полину.
– Думаю, что нет, – вместо нее ответил Вадим, пытавшийся представить, что творится сейчас в Новгороде, но при этом прекрасно понимавший, что на это не хватит не только его фантазии, но, главное, осведомленности.
– Я тоже так думаю, – кивнула Полина, выглядевшая сейчас усталой и расстроенной. Причем, как подумалось Реутову, усталость эта была не столько физическая, сколько и, возможно, исключительно нервная. К тому же он отчетливо вспомнил сейчас свои собственные ощущения после первого боя и подумал, что офицер, пусть и из гражданских, да еще в то время, когда все о войне только и говорили, был психологически готов к боевому стрессу гораздо лучше, чем девушка, выросшая в послевоенную эпоху.
– Тогда, нам следует решить, что будем делать дальше. – Твердо сказал Давид. – Вернее, какой стратегии будем придерживаться.
– Есть идеи? – Спросил Реутов, закуривая папиросу.
– Есть, – Давид тоже достал пачку сигарет, но закуривать не стал, а просто крутил ее в пальцах. – Можно, как говорится, лечь на дно и подождать развития событий. Когда-нибудь Роберт нам все же 'окно' откроет…
– И нас начнут гонять уже по ту сторону границы, – невесело хмыкнула Лилиан, вынимая из руки Давида пачку 'Ахтамара' и вытягивая из нее сигарету. – Ты же прекрасно понимаешь, Давид, что, если кто-то рискнул 'наехать' на Холстейна, то так просто этот кто-то не отступится.
– Я-то понимаю, – серьезно кивнул Давид. – Но хотел, чтобы и все остальные оценили ситуацию по достоинству.
– Считай, что оценили, – согласился с Давидом Реутов, которого от одного упоминания об аргентинских делах бросало в дрожь, причем не фигурально, а вполне реально. Физически! Кто были эти люди, которые не побоялись пугать Главкома Казачьих войск каганата и охотиться за дочкой транснационального магната, при имени которого и многие миллионщики, не говоря уже о политиках, должны были, по идее, вытягиваться в струнку? И что это за секрет такой, что за гребаная, прости господи, 'военная тайна', из-за которой могли совершаться такие преступления?
– Ну, если так, – по-видимому, совершенно не удивившись полученному ответу, сказал Давид. – Значит, нам не прятаться надо, а искать
– Что именно? – Спросила Полина.
– А вот это уже вопрос по существу, – кивнул Давид. – Давайте, подумаем вместе. Авось, до чего- нибудь и додумаемся.
Однако обсудить этот вопрос 'по существу' сразу не удалось, потому что в этот как раз момент в зал с улицы вошел какой-то старик, по внешнему виду типичный крестьянин из кулаков. Высокий, кряжистый, с коротко стрижеными волосами и окладистой тоже седой бородой, он был одет в аргентинские темно-серые джинсы, армейского образца ботинки и распахнутый на груди дорогой шерстяной зипун,[48] под которым видна была снежно-белая, едва ли не накрахмаленная косоворотка, тщательно застегнутая на все пуговицы. Оглядев пустой ресторан внимательными серыми глазами, прятавшимися под густыми белыми бровями, старик кивнул, как бы соглашаясь с тем, что все так и есть, как он думал, и неторопливо направился к их столику.
– Доброй ночи, господа хорошие, – сказал дед низким хрипловатым голосом, подойдя к ним вплотную. – Извиняйте за беспокойство, но не вы ли Константиновскую мызу покупать хотите?
– Мы, – осторожно ответил Вадим, с любопытством рассматривая старика. – Собирались, это правда, да только передумали.
– Вона как, – кивнул дед и, взяв от соседнего столика стул, не спрашивая разрешения, подсел к ним.
– Дела, стало быть, нехорошие, – сказал он, внимательно оглядев по очереди всех четверых. – Батьке вашему, – он чуть поклонился Полине, показывая, кого имеет в виду. – Никак теперь из миста не выбраться. Але ж беспокоиться не извольте. Он у порядке.
