него было сравнительно слабым, и различал он скорее движение, чем очертания, структуру или оттенки цветов (на самом деле он, возможно, вообще не различал цвета. А поскольку на этот недостаток ему никто никогда не указывал, то вряд ли он был «слеп» во вторичном, метафизическом смысле). Его младенческие челюсти, верхняя и нижняя, были мускулистые и неожиданно сильные. А хищные зубки этих челюстей были острые, как иголки, и идеальной формы (скоро их стало больше), и еще весело изогнутый хвостик, розовый, голый, тоненький, словно ниточка. Усы не длиннее десятой доли дюйма, но трепетные и жесткие, точно щетинки малюсенькой-премалюсенькой щеточки.
Какой красивой была Малышка, так звали ее любящие родители, зачатая в самой нежной и самой эротичной любви! Ей было суждено быть окруженной любовью, поглощенной любовью. Американская Малышка, помещенная благоговейными руками в инкубатор. Голубые, как незабудки, глаза, светлые нежные волосы, прелестные, как лепестки розы, губы, аккуратный вздернутый носик, идеально гладкая белая кожа.
К кормящим матерям с полными, тяжелыми грудями обратились с просьбой поделиться, за деньги, своим грудным молоком, поскольку у матери Малышки молоко было недостаточно питательно. Инкубатор Малышки фильтровал загрязненный воздух и качал чистый кислород прямо ей в легкие. Ей не нужно было плакать, как другим детям, чья печаль так громка и назойлива. Во влажном, теплом, как в тропическом лесу, воздухе инкубатора Малышка цвела, сияла, блаженствовала и росла.
А как подрастал он, безымянный даже для своей матери! Как он удваивался, утраивался, учетверялся в размере в течение дней! Смышленый, гонимый, вечно голодный, он прокладывал свой путь в рое однопометников. Была ли это привычка, когда не спится, что-нибудь грызть, и не только съедобное, но даже несъедобное: бумагу, дерево, кости, металл определенного вида и толщины и прочее? Или просто он был вечно голоден, или просто любил грызть, кто знает? Известно, что его резцы росли со скоростью около четырех-пяти дюймов в год, поэтому ему нужно было стачивать их, чтобы они не проросли в мозги и не убили его. Если бы мозг позволил ему размышлять, он задумался бы над своими генетически обусловленными трудностями: добровольно или принудительно такое поведение? что есть принуждение? когда вопрос выживания является главным, подчиняясь законам Природы? кто вообще способен вести себя неестественно?
Малышка никогда не утруждала себя такими вопросами. В своем застекленном инкубаторе она понемногу набирала сантиметры и вес, ела и спала, спала и ела. Прошло совсем немного времени, когда ее пухленькие колени уперлись в стекло, запотевшее от дыхания. Родители начали беспокоиться за такой быстрый рост, но все же гордились ее розовой женственной красотой, маленькими упругими грудками, округлыми бедрами, пухленьким животиком, попкой, кудрявым светло-коричневым пушком на лобке, прекрасными густыми ресницами и глазами без зрачков. У Малышки была плохая привычка сосать палец. Поэтому они намазали его противной оранжевой йодистой смесью и с удовольствием наблюдали, как она плевалась, давилась и морщилась от отвращения, попробовав ее. Однажды теплым апрельским днем, когда в инкубаторе заметили винно-красный сгусток крови, выделившийся из ее пухлой промежности, все очень удивились и расстроились. Но что же делать? Отец Малышки сказал, что от того, что положено Природой, не уйдешь, и даже не отсрочишь.
Как много у него братьев и сестер! Проход полон их извивающимися телами, подвал склада кишит ими и пищит от них. Он чувствовал, как бесконечно множится в мире его семейство, поэтому он не должен вымереть. Ибо из всех животных страхов самым ужасным признан страх не просто умереть, но
Они ее обманывали, говоря, что этот бал по случаю ее дня рождения — только семейный праздник. Сперва была ритуальная баня, затем разглаживание кожи, бритье и выщипывание некоторых неугодных волос, завивка и укладка некоторых нужных локонов. Она голодала сорок восемь часов, затем сорок восемь часов ей было позволено объедаться. Они скребли ее нежную кожу жесткой щеткой, они втирали ей в раны едкую мазь, маленький клитор был удален и брошен кудахчущим курам во дворе, а только что выбритые губы были плотно зашиты, обильно льющаяся кровь была собрана в позолоченный кубок. Ее зубы выровняли щипцами, большой горбатый нос был сломан быстрым умелым ударом ладони, кости и хрящ зажили и восстановились в более приятных контурах. Затем-настала очередь тугого пояса, чтобы утянуть пухлую двадцативосьмидюймовую талию Малышки до требуемых семнадцати дюймов, отчего ее рыхлые бедра стали еще пышнее, а божественные груди-мячики поднялись еще выше. Кишки ее были вдавлены в грудную клетку. Ей сперва стало трудно дышать, а на губах появились розоватые мокрые пузырьки. Затем она научилась самому главному — показывать свою классическую, как «песочные часы», фигуру и новую для нее власть над пламенным воображением мужчин. Платье ей шло и было как бы в стиле ретро, но в то же время игриво волнующее, с провокационным декольте и уютно облегающей юбкой. Она очаровательно ковыляла ножками с плотно трущимися пухленькими коленками, а тонкие лодыжки вихляли от напряжения. На ней был черный кружевной пояс, поддерживающий тонкие прозрачные шелковые чулки с прямыми черными швами. Поначалу она была неловка в своих узконосых белых атласных туфлях на шпильках, но потом постепенно освоилась, и притом очень быстро. Бесстыжая шлюшка. Хихикая и почесываясь, делая маленькие движения руками, вертя своей толстой задницей, с крепко, словно орешки, торчащими внутри вышитого блестками лифа сосками, с блестящими, хлопающими, как у куклы, незабудочно-голубыми глазами без зрачков, Малышка не была одной из тех проституток, которые только и делали, что думали, выдумывали и высчитывали, как бы охмурить какого-нибудь беднягу. Она хорошего происхождения. Можно было проверить ее родословную. На внутренней стороне бедра у нее был вытатуирован номер. Она не могла ни потеряться, ни быть заложена, не могла она сбежать и затеряться в Америке, как это делали многие, о чем постоянно пишут. Они надушили ее самыми изысканными духами, один только вдох которых, если вы мужчина, нормальный мужчина, наполнял кровь таким желанием, которое можно удовлетворить только одним способом. Были распространены копии заключения врача, подтверждающего, что у нее нет никаких венерических и других заболеваний и что она девственница. Конечно, в этом не было никаких сомнений, хотя, со своей походкой на высоких каблуках, улыбочкой, румянцем, подсматриванием сквозь пальцы за ухажерами, она иногда производила нехорошее впечатление. Бедная Малышка. Эти сочные, алые губы такого чувственного очертания предполагали, даже при самом джентльменском и строгом взгляде, мясистое и сочное влагалище.
«Грязный паразит! Отвратительное маленькое животное». Они его ненавидели за то, что он есть, словно, воплотившись, он добровольно выбрал это племя и с удовольствием носил в своей утробе тиф, в слюне бубонную чуму, всевозможную заразу в своих экскрементах. Они хотели, чтобы он умер, хотели, чтобы вымер весь его род. Их не удовлетворит ничто другое, когда они бесшабашно палят по городской свалке, а он, визжа от страха, бросается из одного укрытия в другое и следом за ним взлетает от пуль зловонный мусор. Они проклинали его за хруст костей домашней живности в челюстях хищника. У них не было доказательств, но его обвиняли в том, что был съеден заживо целый помет новорожденных поросят. А что случилось с тем ребенком в квартире первого этажа на Одиннадцатой улице, которого мать оставила на
