кровати и не сопротивлялась хриплому, грубому, долгому и больному совокуплению, если это можно так назвать. «Какое оскорбление! Какая боль!» И почти в конце, когда маскированный торжествующе снял маску, Малышка поняла, что это был незнакомец… а сам мистер X стоял у кровати и, спокойно наблюдая, курил сигару. После всего случившегося проходили недели, месяцы, являлись один за другим «деловые партнеры», всякий раз новые, а жестокость мистера X соответственно возрастала. Вряд ли его уже можно было назвать джентльменом. Его жену, связанную и беспомощную, на их супружеском ложе насиловал мужчина с отточенными, как бритва, ногтями, полосуя ими ее нежную кожу. Потом кто-то с блестящей чешуйчатой кожей. Мужчина с бородавками, как у индюка, мужчина с наполовину отрезанным ухом, мужчина с совершенно лысой головой и кровожадной улыбкой, некто в гнойных мокрых ранах, подобно татуировке покрывавших его тело. Малышку били за непослушание, Малышку жгли сигарами, Малышку хлестали, пинали, колотили, почти душили, давили, топили. Она кричала, задыхалась от пропитанного слюной кляпа во рту, металась, содрогалась. Из нее липкими комьями шла кровь, что особенно не нравилось мистеру X, и он наказывал ее дополнительно, как подобает мужу, лишая своего доброго внимания.
От голода голова была необыкновенно легкая, когда он прятался от врагов под кучей кирпичей. Он начал грызть свой собственный хвост — сперва осторожно, потом более жадно, с аппетитом. Остановиться было невозможно — сперва бедный тощий хвостик, потом двадцать розовых пальчиков, задние лапки, филейную часть, окорок, кишочки, потроха, мозги и вообще все! И вот наконец его косточки чисто обглоданы, обнажилась восхитительная симметрия и красота скелета. Теперь ему хочется спать. Старательно умывается аккуратными чешущими движениями лапок, потом свертывается калачиком на теплом сентябрьском солнышке и, вздохнув, засыпает: абсолютный покой.
Однако двое мальчишек-хулиганов, увидев его спящим на его любимом кирпиче, набрасывают на него сетку, засовывают кричащего от ужаса в картонную коробку, закрывают сверху крышкой с дырками и доставляют на велосипеде джентльмену с аккуратно причесанными белыми волосами и приятным голосом, который платит мальчикам по пять долларов каждому, разглядывает его, скорчившегося в углу коробки, и потирает довольно руки, тихонько усмехаясь: «Ну! Какой же ты корявый парень, не так ли!»
К немалому удивлению, этот джентльмен его кормит, изредка грубо берет за загривок, чтобы разглядеть его лоснящиеся идеально правильные части тела, острые зубы в особенности, и с радостным удовольствием, громко дыша, бормочет: «Да, верю, ты подойдешь, старина!»
Хотя бедную Малышку более не выпускали из дома и часто запирали в спальне на втором этаже, она тем не менее сумела приспособиться к изменившимся условиям жизни, сохранив похвальную силу духа и юмор. Большую часть дней, лениво валяясь в постели, делая маникюр, поглощая отборный шоколад, подаренный кем-то из деловых партнеров мистера X, она смотрела телевизор (особенно любила Евангельские проповеди), жаловалась сама себе, как это делают американские домохозяйки, залечивала раны, вырезала рецепты из журналов, сплетничала по телефону со своими подружками, делала покупки по каталогу, читала Библию, толстела, печалилась, думая о будущем, выщипывала брови, втирала в кожу душистые кремы — сохраняла оптимизм. Во всяком случае, пыталась это делать. Она старалась не думать о странном изменении ее замужней жизни, потому что Малышка была не из тех жен, которые плачут, ноют, ворчат. Нет, только не Малышка! Поэтому представьте ее удивление и ужас, когда однажды вечером мистер X приехал домой и вбежал в спальню, где она была привязана белыми шелковыми веревками к четырем столбам по углам кровати. Он радостно распахнул свое пальто из верблюжьей шерсти: «Посмотри, что я тебе принес, дорогая!» — сказал он, расстегивая брюки трясущимися пальцами. И когда Малышка взглянула, невероятно, он выпрыгнул — пищащий, с красными глазами, зубы блестят, покрытые пеной, жесткий голый хвост торчит. Душераздирающие крики Малышки наполнили спальню.
Мистер X и его приятели наблюдали за отношениями между Ним (как сокращенно они его назвали) и Малышкой с жуткой беспристрастностью ученых: как поначалу они усердно и даже истерично отвергали друг друга. Малышка кричала даже с кляпом во рту, когда его накрыли сеткой вместе с ней. Какая борьба! Что за акробатика! Он негодующе визжит от животного страха, кусается, царапается, сражается не на жизнь, а насмерть. Но и Малышка, несмотря на ее дряблую мускулатуру и явную вялость, тоже устроила отчаянную драку! И это продолжалось часами, всю ночь и две последующие. Никогда не было ничего более замечательного на Берлингейм Вей, привлекательной тихой улочке, где жил мистер X.
Он не хотел этого, нет, определенно он этого не хотел. Он сопротивлялся изо всех сил своего маленького пушистого тела, когда, надев перчатки, мистер X засунул его туда — бедная Малышка, распятая и беспомощная, истекала кровью от тысяч укусов и царапин, оставленных его когтями и зубами. Сперва засовывали туда его рыльце, потом голову, потом всего целиком, почему туда… прямо туда… А он захлебывался, почти задыхался, зубами прокладывая себе путь, но даже тогда мистер X, окруженный жадно наблюдавшими приятелями, трясущимися руками толкал его все дальше и дальше… в горячий от крови, резко пульсирующий эластичный тоннель между толстыми ляжками бедной Малышки… и еще дальше, пока снаружи остались только его задние лапки и розовый восьмидюймовый хвост. Он вгрызался в теплые стенки, которые так сильно облегали и сочились струйками крови, что он едва не захлебнулся, а непроизвольные спазмы стенок влагалища бедной Малышки чуть не раздавили его. Если бы он и Малышка одновременно не потеряли сознание, неизвестно чем бы закончилась эта борьба. Даже непристойно возбужденные и обезумевшие мистер X с приятелями признали, что сражение закончено.
Отмечено, что на мученическом костре в Руане, когда пламя бешено поднималось все выше и выше, поглощая ее, Жанна д'Арк кричала восторженным голосом: «Иисус! Иисус! Иисус!»
«Кто приберет в комнате?» С больной головой, с промокшей гигиенической прокладкой между истерзанных ног она боится увидеть в зеркалах свою распухшую челюсть и подбитый глаз, тихо плачет, осторожно шлепая по полу в тапочках и японском халатике. Единственное утешение, что почти в каждой комнате есть телевизор, и поэтому, даже когда рычит пылесос, ей не одиноко: с ней Реверенд Тим, Бровер Джесси, Свит Алабам Макгаван. Хоть какое-то утешение. Малышка страдала не только от оскорбления и унижения со стороны того, кто отвечал перед всем миром за ее эмоциональное благополучие, не только ослабела от едва припоминаемой физической травмы, рискуя, как ей казалось, получить заражение и рецидив старой женской болезни — не только это. Но она была вынуждена утром навести в доме порядок, а кто же еще? Отстирать залитые кровью простыни — дело нешуточное. Ползая на четвереньках, она пыталась отмыть пятна на ковре, отпылесосить его. Мусорный пакет переполнен, новый установить трудно — вечная проблема. Испытывая головокружение, несколько раз чуть не умерев от приступов пронизывающей боли, она присаживается, чтобы перевести дух. Прокладка у нее между ног насквозь промокла от черной крови, как кровяная колбаса. А когда она пытается почистить жаропрочную керамическую кастрюлю металлической терочкой, та буквально тонет в слезах. «О! Куда подевалась любовь!» Но как-то вечером он ее удивляет, с детской непринужденностью сообщая, что сегодня ее день рождения. А она уже извелась, думая, что никто не вспомнит. Они входят в ресторан «Гондола», один из немногих хороших ресторанов, где можно заказать даже пиццу и где гости уже ждут. «С днем рождения!» Воздушные шарики, напевает хор. «Ты думала, что мы забыли?» Она заказывает шипучую сливянку, которая сразу бьет ей в голову. Она хихикает и, прижав пальцы к губам, сдерживает маленькую отрыжку. Позднее ее муж ругает официанта, но она, решив избежать конфликта, направляется прямо в туалет попудриться и проверить макияж в зеркале с льстивой розовой подсветкой, и видит, что, слава Богу, синяк под левым глазом проходит. Потом она устилает толчок туалетной бумагой, чтобы не подцепить инфекцию. С появлением СПИДа Малышка особенно осторожна. Потом она некоторое время сидит на толчке, совершенно ни о чем не думая, пока, повернув голову, просто повернув голову, хотя, возможно, почувствовав его присутствие менее чем в шести дюймах, она видит на слегка закопченном подоконнике окна с шероховатым стеклом красные глаза большого грызуна. «О, Господи, это же крыса!» Эти глаза смотрят на нее. Сердце бешено вздрагивает и почти останавливается. Крик несчастной Малышки
