собственного.
Так в сердцах однажды сказал Малер по поводу изобретенной Арнольдом Шенбергом двенадцатитоновой (додекафонной) системы композиции:
— Зачем, собственно, я пишу еще симфонии, если это считается музыкой будущего?
И примерно с таким же вопросом обратился Шенберг к голливудскому кинопродюсеру, который предложил ему написать музыку к фильму:
— Зачем, собственно, вам нужна еще музыка, если в фильме и так всего предостаточно?
На одной репетиции 'Камерной симфонии' Шенберга присутствовал Малер. По окончании репетиции Малер обратился к оркестру:
— А теперь, умоляю вас, сыграйте мне обыкновенное трезвучие, иначе я не смогу сегодня спокойно заснуть.
В мемуарах знаменитого драматического актера Л. Барная описывается интересный случай. В середине прошлого века в Будапеште выступил с концертом американский пианист Леопольд Мейер. Во время исполнения фантазии Листа на темы оперы Доницетти 'Лючия ди Ламмермур', стоявший на фортепьяно канделябр покачнулся и стал падать. Слушатели испуганно вскочили с мест — мог начаться пожар. Но виртуоз, продолжая играть левой рукой, правой схватил канделябр и поставил его на место. Когда Мейер кончил играть, аплодисментам не было конца. Барнай вместе со всеми восторгался находчивостью пианиста.
Через некоторое время Барнай посетил концерт Мейера в Граце. Каково же было его удивление, когда Мейер, дойдя до хорошо запомнившегося Барнаю пассажа, поступил точно так же, как и в прошлый раз, ловко схватив на лету падающий канделябр!
Улыбаясь про себя, Барнай аплодировал вместе со всеми, но на этот раз не находчивости, а изобретательности предприимчивого пианиста.
Известный польский пианист Игнацы Падеревский получил однажды приглашение, в котором говорилось:
'…Моя жена исполнит для вас собственные композиции, дочь споет романсы, а сын сыграет на скрипке. После выступлений, в десять часов вечера, начнется банкет'. Падеревский в ответ написал:
'Большое спасибо! Приглашение принимаю. Буду ровно в десять часов'.
И. Падеревский.
Шарж Э. Гловацкого (1922)
Падеревского, который прогуливался по улицам Парижа, остановил какой-то замурзанный оборвыш.
— Почистить вам обувь?
— Спасибо, — ответил Падеревский, — не нужно. Но если ты умоешь себе лицо и руки, то получишь от меня двадцать франков.
Мальчуган мигом побежал к ближайшей колонке и через минуту явился назад сравнительно чистым.
— Вот твои двадцать франков, — сказал Падеревский и подал ему монетки. Мальчишка взглянул на великого пианиста и, вздохнув, возвратил деньги.
— Нет, лучше приберегите их для парикмахера, который обрежет ваши длинные волосы!
Когда Падеревский совершал турне по Северной Америке, ему по телеграфу предложили за довольно значительную сумму выступить в небольшом городке. Падеревский с удовольствием принял это предложение. Но когда, в назначенный день и час, он прибыл на концерт в битком набитый зал, оказалось, что на эстраде стоит лишь… механическое пианино наподобие большой шарманки. Найти фортепьяно — об этом не могло быть и речи. Срыв концерта грозил неприятностями. Отважившись, Падеревский подсел к пианино, поклонился, схватил рукоятку и крутил ее, пока все 'номера' не были сыграны. Оглушительные крики 'браво', 'бис' красноречиво свидетельствовали о восторге публики. Когда, на следующий день, в другом городе Падеревский дал концерт на настоящем 'Стейнвее', — его исполнение было принято публикой с большим воодушевлением, но… все же не так, как на предыдущем концерте.
Падеревский приехал как-то в небольшой американский городок. Гуляя по нему, он увидел на одном неказистом домике скромную табличку: 'Мисс Джонс учит игре на рояле. Урок — один доллар'. Сама учительница в это время исполняла с крупными ошибками ноктюрн Шопена. Падеревский зашел к ней, молча сел за рояль и сыграл ноктюрн.
Когда на следующий день Падеревский еще раз остановился возле знакомого дома, он увидел большую вывеску:
'Мисс Джонс. Ученица великого Падеревского. Урок — пять долларов'.
— Новоявленный Орфей! — кричали поклонники Падеревского после его выступления в Варшаве.
— Прошу прощения, господа, — возразил маэстро. — Между мной и Орфеем есть некоторая разница.
— Какая?
— Орфей растрогал своей музыкой не только зверей, но и камни.
Однажды Падеревский концертировал в Лондоне. В зале было душно, и две дамы попросили открыть окна. Образовался сильный сквозняк. Падеревский обратился к дамам:
— Вынужден просить закрыть окна. Нельзя ведь получать сразу два удовольствия: слушать хорошую музыку и убивать пианиста.
Как-то французскому композитору Клоду Дебюсси предоставился случай побывать вместе с близкими друзьями в Парижской опере на представлении 'Тристана и Изольды' Вагнера. Друзья весело вспоминали свои юношеские сумасбродства, в том числе модное некогда самозабвенное обожание Вагнера. Один из школьных товарищей поддел Клода:
— Наконец-то я вижу истого вагнерианца!
— Ах, оставь, — ухмыльнулся тот. — Сколько раз тебе приходилось лакомиться курами, однако я не слышал, чтобы ты начал кудахтать!
К. Дебюсси.
Шарж Г. Линдлофа (1913)
Когда итальянский композитор Пьетро Масканьи дирижировал в миланском театре 'Ла Скала' на премьере своей новой оперы, он заметил, что одна его знакомая графиня оставила театр после второго акта. На следующий день композитор выразил графине свое неудовольствие.
— Не обижайтесь, мой дорогой, — ответила графиня, — ведь я должна придерживаться правил хорошего тона и всегда покидать театр после второго акта!
Через некоторое время она пригласила композитора на любительский оперный спектакль, где исполняла небольшую партию в последнем акте.
— Ну, как я спела? — обратилась графиня после спектакля к Масканьи.
— Я считаю, что вы нарушили правила хорошего тона, — сказал Масканьи, — ибо вам нужно было бы уйти из театра после второго акта…
П. Масканьи.
