средние для Лагуна-Бич, что говорило о богатстве владельца. Ни Пенни, ни мне не хватило бы духа пытками добыть у Ваксса нужные нам сведения. А в его доме могли храниться записи и съемки, касающиеся преступлений как самого Ваксса, так и всей группы, выбравшей своим символом трискелион.
В какой-то момент ушедшего дня Ваксса наверняка хватились и начали искать. Но поиски, конечно же, шли в далеком северном округе. Никто не смог бы представить себе, что его похитили и везут на юг.
Тем не менее мы несколько раз объехали вокруг дома, высматривая, а не устроена ли на нас засада. Не заметили ничего подозрительного.
Ни в одном из окон не светилось ни огонька.
С помощью брелка я поднял ворота одного из двух гаражей, Пенни заехала под крышу, и я опустил ворота.
Поскольку при нашем появлении в гараже могла взвыть сирена охранной сигнализации, я готовился к тому, чтобы открыть дверь одним из ключей, найденных у Ваксса, вбежать в дом и отключить сирену с помощью кода, найденного в бумажнике. Но сирена не взвыла.
Мы втроем, плюс собака, с минуту постояли, прислушиваясь, ожидая, что кто-то выйдет из дома. Никто не вышел.
Ваксс по-прежнему спал, прикованный к «Хаммеру», и мы решили оставить его в багажном отделении на время обыска. А уж потом, найдя нужные документы или сейф, который не смогли бы открыть, вернулись бы к нему, чтобы получить ответы на интересующие нас вопросы.
Я открыл дверь из гаража в дом. Пенни и я, с пистолетами наготове, коридором провели Майло на кухню. По пути мы везде зажигали свет.
Вероятно, огромная кухня проектировалась с тем, чтобы ее часто использовали фирмы, обслуживающие торжества. Оборудование скорее соответствовало ресторану. Из нержавеющей стали изготовили не только всю технику, но и столы, буфеты и мойки. Даже возникало ощущение, что не кухня это, а секционный зал морга.
В мебели, которую мы видели, переходя из комнаты в комнату, преобладали прямые углы, в обивке – черный и серебристый цвета, на полах лежали серые ковры, картины выглядели очень уж модерновыми, будто писали их машины.
Наконец мы вошли в большую комнату, лишенную и мебели, и произведений искусства. Черный гранитный пол, серые стены, боковой свет вроде бы располагали к размышлениям, но у меня вызвали ощущение пустоты. А при склонности человека к депрессии в этом месте она развилась бы у него в мгновение ока.
Словно медитируя или пребывая в полном единении с темнотой, пока мы не разогнали ее, включив свет, посреди комнаты стояла женщина с фотографий, найденных в бумажнике Ваксса.
Выглядела она старше, чем на самом последнем снимке. Как минимум ей было лет семьдесят пять. Она оставалась интересной женщиной, только очень уж исхудала, высокая, похожая на цаплю.
Одетая в хорошо сшитый костюм (длинная черная юбка, серый пиджак, черная блузка, простенькое, но ослепительное брильянтовое колье), она определенно гордилась своей внешностью.
Не будь ее открытые глаза столь наблюдательными, я бы подумал, что она – заботливо сохраненный мумифицированный труп.
– Что вы сделали с моим Ширманом? – спросила она сильным, командным, с четкой дикцией голосом.
– Он спит, прикованный к «Хаммеру», в гараже, – ответил я.
Она переводила взгляд с пистолета на пистолет.
– Вы пришли сюда, чтобы убить меня?
– Мы пришли сюда, чтобы кое-что выяснить, – ответила Пенни. – Вы – миссис Ваксс?
– Ваксс – фамилия, которую я выбрала и сделала своей. Меня не вынудили ее носить. Я никогда не была замужем. Мне не требовался муж, чтобы иметь сына.
Она направилась к нам и чем ближе подходила, тем сильнее нервировала меня. Казалось, скользила, а не шла, словно мы имели дело с механическим роботом, а не с настоящей женщиной.
– Вы – странная женщина, – заметил Майло с детской непосредственностью.
– Что делает в моем доме это грязное животное? – брезгливо спросила миссис Ваксс.
– Лесси – не грязная, – встал на ее защиту Майло. – Она такая же чистая, как вы. И может делать то, что вам не под силу.
Лесси не унизилась до того, чтобы рычать на это пугало, но взирала на хозяйку дома с собачьим презрением.
– Прикуси язык, мальчик. Тебе следовало бы знать, с кем ты говоришь. Мое девичье имя – Зазу Вейн. В справочнике «Кто есть кто» вы найдете большую статью о моем сострадании и милосердии. Но все, что действительно важно, я сделала под именем Зазу Ваксс, и такое не по плечу целой нации таких, как вы.
– И о каких достижениях идет речь? – сухо поинтересовалась Пенни.
– Пятьдесят лет я создаю новую науку – конструирование культуры. Я формировала американскую и, следовательно, мировую культуру, потратив миллиарды долларов на пропагандистские кампании, но также, и это оказалось более эффективным, полагаясь на методы, зачастую используемые в шпионаже и в военных действиях.
– Похоже, что на это у вас уходит много времени, – предположила Пенни.
– Да, я ужасно занята, дорогая моя.
– Ближе лучше не подходить, – предупредил я, когда расстояние между Зазу и нами сократилось до десяти футов.
Она остановилась, но, казалось, вибрировала от распирающей ее энергии и, будь на то желание, преодолела бы эти десять футов одним прыжком.
– Миллиарды долларов, – повторил Майло. – Вы так богаты?
Глянув на него поверх длинного прямого носа, так птица могла бы посмотреть на жучка перед тем, как его съесть, Зазу Ваксс ответила:
– Я распоряжаюсь неограниченными ресурсами федерального казначейства.
– Звучит неплохо.
– И в отличие от глупых и пассивных разведывательных ведомств все эти годы наш бюджет никем и никогда не контролировался.
Она явно гордилась как собой, так и своими достижениями. Но я понимал, что она никогда не стала бы нам всего этого говорить, если бы не ее полная уверенность в том, что из этого дома нам живыми не выйти.
Свет вспыхнул в дальней стене этой камеры медитации, и через открывшуюся дверь в нее вошел монстр-из-«Мазерати». Нашего присутствия он не замечал, что-то бормотал себе под нос, его большие руки болтались из стороны в сторону. Ростом и фигурой он напоминал Ширмана Ваксса, но шел, волоча ноги, и я заметил, что он – горбун.
И вот, без дождя, который мешал мне разглядеть его при нашей первой встрече, я подумал, что он не столь страшен, как жалок. Наконец-то до моих ушей донеслось его бормотание, открыв испуганную душу:
– Не трогай, не трогай красивые вещи, ты их разобьешь, глупый мальчишка, неуклюжий мальчишка, не трогай красивые вещи.
– Ну! – резко бросила Зазу.
Горбун остановился, поднял голову, на жутком лице отразился страх, глаза потемнели от ужаса.
– Что ты разбил теперь? – спросила она.
Его губы шевелились, но ни одного слова с них не слетало. Наконец он смог оторвать взгляд от женщины и заметил нас.
– Зазу, им тут не место, не место, не место, – он начал заламывать руки. – Что случилось? Что не так?
Я узнал грубый голос жестокого убийцы, который перерезал горло Джону Клитрау, а по телефону назвал себя братом всего человечества.
С одной стороны, ему нравилось насилие, с другой – он, несомненно, был очень одинок, ни к кому не мог обратиться ни за советом, ни за теплым словом, что порождало неуверенность в себе и слабоволие.
