душе его. За такими забавами проходили дни ожидания. Едва забрезжил свет одиннадцатого дня, к городку, где остановился Болеслав, примчался всадник. Его пустили в узкие ворота, и он, войдя в княжеские покои, доложил:
— Государь мой Болеслав, с полуночной стороны приближаются люди, одетые не так, как наши.
Услышав это, приказал Болеслав воинам перекрыть дорогу позади этих людей. Потом выслал слуг навстречу пришельцам и стал поджидать их, предполагая, что это караван какого-нибудь купца или работорговца. Но когда люди приблизились, стало ясно, что во главе их едут знатные господа высокого ранга. Ехали они на великолепных конях, рукава их одежд были пышными, плащи алыми, шлемы блестели. Самый зоркий из людей Болеслава поспешил к князю с известием:
— Княже, это не купцы и не работорговцы, это посольство какого-то могущественного государя, ибо я видал особый цвет их плащей и особые гербы на их щитах.
Болеслав обрадовался, приказал пошире растворить ворота и, надев нагрудник и опоясавшись мечом, сказал:
— Скорее всего эти приезжие — не чужеземцы, это люди из Стодоранской земли.
И дал знак, чтобы дудочник взялся за свой инструмент, а слуги приготовили еду и напитки.
Тем временем всадники приблизились к городку и, сойдя с коней, направились к распахнутым воротам. Они шли медленно и остановились, не перешагнув бревна, которое служило порогом и опорой для вереи, сбитой из толстых балок. Тут один из них, священник, громко приветствовал Болеслава, говоря:
— Мы принесли тебе доверие, любовь и милость короля, властителя Немецких земель.
При звуке королевского имени Болеслав встал и, подойдя к послам, взялся обеими руками за рукоять меча и дернул его так сильно, что пояс, на котором висел меч, передвинулся вправо. А затем, расставив ноги, с мраком на челе проговорил:
— Имя короля стоит многих епископских имен или двух княжеских. Стало быть, цена его велика. Велико и могущество его; но сила меча превышает силу его имени и его могущество.
Как только послам перевели слова Болеслава и они уразумели угрозу, скрытую в них, заговорили они между собой, ища ответа, который был бы кратким и суровым. И когда нашли такую отповедь, вышел вперед человек с гневным лицом, чтобы высказать то, на чем послы сошлись. Уже поднял он руку, уже открыл было рот, но священник, стоявший до той поры в стороне и лучше других знавший намерения короля, остановил его и заговорил сам:
— Зачем толковать о мече, когда всюду царит мир? Король в мирном настроении готовит великие торжества. Он желает упрочить дружеские отношения, ты же, князь, далекий от мыслей о войне, находишь развлечение в охоте. Именно эта причина, несомненно, и привела тебя в пограничные леса. Я же руковожусь причиной первой, и поручено мне говорить о делах мирных и счастливых, о празднествах и пирах.
Тут священник пересказал то, что вложил в его уста король. Повторив приветствие князю, он передал желание Оттона, чтобы чешский князь и прочие князья приехали в немецкий город и приняли свои лены из рук короля.
Посол еще говорил, но Болеслав уже не слушал его. Не слушал потому, что с удивлением заметил юношу, стоявшего за спиной одного из немецких вельмож. Лицо этого юноши показалось князю знакомым. Он старался вспомнить, где же он его видел, — и тут в памяти его всплыл один мелкий случай. Как-то раз прохаживался Болеслав по двору замка, наблюдая за суетой своих людей, и весело стало ему при виде их усердия. Одни сгребали солому, другие ковали коней и, зажав копыто между колен или опершись рукой на круп лошади, оборачивались к князю, заслышав его голос. Все слуги Болеслава были рослые, бесстрашные люди. Каждый был отмечен шрамами, и радостной улыбкой отвечали они на смех князя. Все были молодцы как на подбор, по стоял среди них отрок совсем из другого гнезда: слабенький, хилый телом, он дрожал то ли от страха, то ли от сильного волнения. Когда князь подошел к нему, бедняга бросился на колени и, не смея поднять голову, склонился до земли. Болеслав засмеялся и легонько хлопнул его по спине. Мечом плашмя нанес ему такой легкий, такой незначительный, такой ничтожный удар, каким бывает дружеское похлопывание по плечу; но отрок распластался ничком, и вспененная кровь хлынула у него изо рта. И отвернулся князь от несчастного, уверенный, что тот умрет.
Прошло несколько месяцев, и отрок был забыт. Забыт, ибо сильные мира сего и счастливцы легко проходят мимо страданий человека неприметного. Таковы обычаи, таково установление. Но теперь князь увидел, что отрок, которого он когда-то ударил, очень похож на того, кто стоит за спиной немецкого вельможи. И князь окликнул его, спросив:
— Ты не из моей ли челяди?
— Княже, — ответил юноша, — я слуга твоих слуг, и мне было приказано сопровождать твоего посланца в Стодоранскую землю. Мы ехали вдвоем, а так как спешили, то сокращали путь, спрямляя дорогу, и вдруг на нас наскочили эти немецкие люди. Моего господина они умертвили, и вот я по принуждению стою за спиной того, кто его убил.
Услышав это, сильно разгневался Болеслав и приказал обнажить послов до пояса и отобрать у них оружие, коней и вьючных мулов, и всю поклажу. Когда они, оскорбленные, униженные дурным обращением, снова предстали перед князем, ожидая смерти, тот молвил:
— Человек, которого вы убили, был моим гонцом, и на его щите были мои цвета, и знак посла был при нем. Вы же, видя этот знак и эти цвета, убили его. Чего же вы ждете, какую казнь присудите сами себе?
Немецкие послы защищались, говоря, что странный тот путник отвечал на их вопросы на непонятном языке, к тому же пробирался без дороги и слишком уж торопился, да и ехал-то с одним-единственным слугой.
— А это, — твердили они, — не в обычае княжеских посланцев!
Так оправдывались немецкие послы, и вид у них был испуганный; но священник, старший меж ними, молчал, произнеся только два слова: «Король!» и «Возмездие!» Понял Болеслав, что это человек мужественный, и так он ему понравился, что князь отпустил его.
И этот посол короля Оттона вернулся в Германию ни с чем. Не добились цели и другие, которым король наказал пригласить всех вельмож на свое празднество. Тщетно уговаривали их послы, напрасно настаивали: никто из удельных князей и вассалов Пражского домена их не послушал.
Однако нет правил без исключения, и так случилось, что один князь — тот, чьи владения, лежали на восток от ядра Чешских земель, — внял зову короля и, составив целый караван, двинулся к пограничным горам. Решился он на это с целью бросить оскорбление в лицо Болеславу и заслужить благосклонность Оттона. Его поступок походил на измену, и князь этот имел все причины опасаться, что Болеслав вторгнется в его владения, сожжет его замок и рассеет его караван. В таком опасении просил он помощи короля, и тот, давно возмущенный Болеславом, послал даже больше того, чем просил тот князь: он послал ему целых два войска. Первое из них прославилось великой воинственностью и наводило страх на все тогдашние страны. Звалось это войско Мерзебургским полком. В нем служили люди, привыкшие в бою быть впереди всех, и обычно этот полк держали поодаль от остальных во избежание раздоров и стычек. Считалось, что в бою нет никого страшнее мерзебуржцев и что деяния их подобны деяниям богини смерти Мораны.
Болеслав, прослышав, с кем ему предстоит сразиться, сделал смотр своим войскам и разделил их на несколько частей, образовав два полка и еще отряд, представлявший ядро и центр армии. Затем, с этим малым отрядом, он двинулся навстречу Мерзебургскому полку, завязывая с ним быстролетные схватки и мгновенно отступая; нападал на его патрули, на спящие лагери — и отходил, когда мерзебуржцы оказывали отпор, стремясь увести их подальше от второго немецкого полка — Тюрингенского.
Меж тем Тюрингенский полк подвергся нападению другого полка Болеслава, и чехи вклинились между обоими немецкими полками, отделив их друг от друга. Тогда Болеслав дал отдых своим людям и стал ждать ночи потемнее.
Когда небо затянулось тучами и ни на небе, ни на земле не мелькал ни один огонек, когда заснули усталые мерзебуржцы, князь дал знак выступать. Чехи ехали знакомыми местами, зная о каждом овраге, о каждом болотце или обрыве. Ехали сторожко, затем, спешившись, пробрались через частый лес, как пробирается волк; застигли врасплох мерзебургских часовых, задушили их и стали ждать сигнала — уханья совы. Так ждали они в темноте, и мечи жгли им руки, и жажда битвы сотрясала их.
Едва наступила полночь и слабенький серп луны засветился сквозь тучи, раздался желанный крик
