земле, присоединяясь то к паломникам, то к купеческому каравану, наконец к поезду какого-то посольства. И случилось так, что человек из этого посольства привел отрока в замок Болеслава.
Далее, как уже сказано, произошли две вещи.
Первая — та, что отрок заболел от удара мечом.
Вторая — что князь узнал его в дружине немецких послов.
С той поры этому дважды найденному юноше дозволено было оставаться при князе. Он спал в его покое, за столом подавал ему еду, следовал за его конем, сопровождая в походах, и мог сколько угодно разговаривать с сыновьями и дочерьми князя; пускай был он худородным и не имел родни, все же ему разрешено было говорить с власть имущими и собственными глазами наблюдать многие дела Болеслава.
Но это не сделало юношу мужчиной. Словом, жил он зря, и ни один подвиг не украсил его. Стало быть, ничего иного о нем не скажешь, кроме того, что бедняга и в зрелом возрасте не утратил юношеского облика да еще что обладал он красивым голосом. За час до сна или во время застолья случалось, что этот найденыш рассказывал о родных краях — о Нитре, о набегах венгров, о Моравии и доблестной обороне восточного народа. Заслышав сладостный голос этого слуги, князь, бывало, прекращал свои дела и внимал ему; иногда же бывал князь нетерпелив и насмехался над беднягой, говоря:
— А сумеешь ты совершить хоть часть того, о чем рассказываешь? Никогда! Жалкий ты человек.
В такие минуты испытывал Болеслав ненависть и к юноше, и к рассказам его, и жестокими были княжеские слова.
Разница между счастливым князем и найденышем была такой, как между силой и слабостью. Первый был мужем войны. Несмотря на препятствия и принципы шел он прямо к цели, менял свои же решения, направляя свои поступки в зависимости от хода битв, и ничто не было ему так чуждо, как мечтания или долгая усталость. Он бросался в борьбу с целью одержать верх; и когда в немецких землях могучей крепостью воздвиглась королевская власть, Болеслав пошел с королем. На Ляшском поле он сражался бок о бок с королем против венгров, ходил с ним даже на полабских славян. Так мало связывала его верность, так сильно связывали его дела земные. Он жаждал побед. Был как летящая буря, как молния, что вьется и ускользает, чтобы в конце концов поразить цель. Болеслав был подобен молнии, а слуга его был — тихий голос, который все звучит и звучит единым повествованием.
Стало быть, рассуждая здраво, и речи быть не может о том, что этот нежный юноша как-то причастен к славным делам Болеслава. Но когда найденыш умирал, когда настал его последний час, оглянулся он на прожитую жизнь свою и молвил:
— Дано мне было совершить великое дело, ибо я обратил Болеславова коня к Восточной стороне.
С этим связан короткий рассказ.
Любимая дочь Болеслава, Дубравка, выдана была за польского князя Мешко. Супругов связывала любовь, добрая воля и дружба, установившаяся между Чехией и Польшей. Любовь объединяла их и единомыслие, а еще — вера, ибо Мешко принял религию своей жены. Тогда, в ту счастливую пору, обе страны, чешская и польская, похожи были на двух сестер. Они были соседями, а власть и устройство одной не могло не оказывать влияние на развитие второй. Это взаимное согласие упрочил брак Дубравки, и обоюдная верность князей довершила его.
Однажды захотелось Болеславу навестить дочь и зятя, и решил он съездить в самое восточное из своих владений, то есть в Краков. Отправил посла к Мешко с Дубравкой с пожеланием, чтобы они перешли свою границу и в назначенный день прибыли в названный город.
Любовь вела Болеслава в эту дорогу, и приказал он своей свите оседлать самых роскошных коней и надеть самые блестящие доспехи и яркие корзна.
Когда все было готово и люди собрались во дворе Пражского града, и уже распахнулись ворота его, приблизился к князю человек, которого звали Нитранский отрок; он стал умолять князя позволить ему присоединиться к свите и не прогонять. Князь посмотрел на него и увидел, что человек этот держит ладонь у губ, что он слаб и одет неподобающе, — но в такую минуту ему было трудно отказывать в просьбах, и дал он разрешение. Итак, все двинулись в путь.
Начиналась весна. Теплые испарения поднимались от земли, дожди сменялись ярким солнцем. Поистине сто раз промокали и высыхали колпаки дудочников и корзно Болеслава, прежде чем они достигли цели. А время пути их было почти таким же долгим, как время пути арабского работорговца, который как-то проезжал через государство Болеслава и с изумлением поведал об его размерах. Двадцать дней и еще один день заняла эта дорога. На девятнадцатый день, когда красочный этот поезд приблизился к реке по названию Одра, вспомнил вдруг князь о Нитранском отроке и захотелось ему услышать его голос. Он велел позвать его и с нетерпением спрашивал:
— Где же мой слуга, почему он не идет?
Тут подошел к князю человек горестного вида и с поклоном повел такую речь:
— Княже, есть люди, которым на пользу физические усилия и Приятен резкий ветер, которых радуют и мороз, и зной. Есть люди, княже, что скачут на диких жеребцах, и жеребцы эти покорны им и умеряют под ними свой шаг и ржут тихонько. Таков ты, княже. Одним движением руки бросаешь ты своего скакуна на любое препятствие, и никогда не коснется тебя даже тень страха, даже кончик этой тени не покроет тебя. Ты проходишь, раздавая удары и дары милосердия, ты — как меч в руке человека осторожного и бесстрашного. Таков твой обычай. Но слугу, о котором пожелал ты узнать, сгибает свежий ветер, и он засыпает, щелкая зубами. Страх сидит с ним в седле. Страх обнимает его, льнет к его спине и дышит ему в затылок, сдавливает ему горло левой рукой. Ты стар, но силы не покинули тебя. Смерть отступает перед тобой, его же тащит за полу. Тянется к нему. Ее вопль оглушил его слух, и слуга твой едет на коне, словно погруженный в сон.
Удивился Болеслав этим словам и, повернув коня, поехал в обратном направлении. Далеко позади, у какого-то брода, увидел он двух медленно едущих всадников, подпирающих третьего. Подъехав ближе, разглядел князь, что этот обессилевший третий и есть его слуга, что он ни жив ни мертв, что сознание его затемнено, и он бормочет что-то, словно женщина в бреду. Тогда приказал князь соединить двух лошадей и натянуть меж ними плащ, укрепив его ремнями. Когда это исполнили, велел князь положить умирающего на носилки, свите же замедлить шаг. Тут бедняга очнулся и попросил позвать священника. Когда тот склонился к его устам, умирающий проговорил:
— Вознеси благодарственную молитву и восславь Господа за то, что дано мне было исполнить все, о чем я мечтал; пускай слабый телом, со слабыми руками и робким сердцем, я все-таки довел до конца дело мыслей моих и желаний.
Все, кто слышал эту речь, переглянулись, недоумевая, что же сделал этот человек, в чем его достояние? И подумали они, что Нитранский отрок просто хвастает, ибо всем известно, что нет у него ни имущества, ни жены, ни детей, что питался он милостью князя и, будучи взрослым, жил как дитя.
Протекло время тишины, и снова заговорил умирающий:
— Благодарение Иисусу Христу, который дозволил мне обратить князя лицом к Востоку, желая, чтобы князь пекся о землях Восточных. Уже не объемлет ужас человека равнин, и жителя гор, и того, кто живет вдоль моравских рек. Не страшится более человек, не бежит куда глаза глядят, спасая своих младенцев, но сидит на своем месте. Он в безопасности. Охраняют его крепости и хорошие дороги, охраняет его князь, твердыня крепчайшая. Князь — как могучее войско, а я и все, кто на меня походит, — всего лишь как тень. Но сталося так, что князь ходит по этой тени.
Священник не мог понять, что хочет сказать умирающий, и заметил ему, что речи его бессмысленны. А тот, чувствуя, как надвигается тьма, нисходящая в смертный час захотел в последний раз увидеть своего господина. Приподнялся он и увидел князя: тот подбрасывал боевую секиру высоко в воздух и ловил ее с ловкостью. Еще увидел умирающий дикого жеребца, и гриву его, и волосы Болеслава, развевающиеся по ветру. Услышал ржание коня, увидел, как скачет он и вздымается на задние ноги. Увидел словно влитую в седло фигуру князя, которую, подобно нимбу, озаряет удача.
Упал навзничь Нитранский отрок и, выдохнув имя Болеслава, скончался. Погребли его на месте, где он умер.
