на ударном направлении. Это преимущество было на нашей стороне и все же мы не выполняли.
Я объясняю лично тем, что перед нами дралась 9-я армия немцев, которую мы уже крепко бивали на Висле и научили до известной степени, как вести оборону. Если посмотреть на оборонительные рубежи и как противник организовал оборону, то как раз на главном направлении, т. е. в центре фронта, получается: от р. Одер до Мюнхеберга — пять оборонительных рубежей и дальше уже идет Берлин со всеми его обводами. На правом фланге фронта мы видим только два оборонительных рубежа, на левом фланге — озерный район не давал возможности эффективному применению войск. Противник, наученный горьким опытом, вернее нашими «побоями», имел глубоко эшелонированные резервы и, несмотря на то, что мы «прогрызали» ежедневно одну линию обороны, взять в этот же день не могли, т. к. она (линия обороны) заранее была занята свежими войсками противника и для ее атаки требовалось перемещение огневых позиций артиллерии. Например, 16.4 после взятия первой полосы обороны, подойдя к Зееловским высотам, мы встретились на этом рубеже с организованной обороной и со свежими войсками, которые там сидели. Пробив Зееловские высоты, мы, выходя на промежуточную позицию, встречаем то же самое — свежие резервы в окопах. Войска, которые были разбиты, противник отводил… перекатами, подставляя нам свежие резервы на новых позициях. С такими жесточайшими боями шло наступление армии включительно до последнего его одерского рубежа, до Мюнхеберга. Только после взятия Мюнхеберга одерская позиция была прорвана, войска только тогда дали более быстрый темп наступления. При всем желании, при всем стремлении наших войск, которые рвались в Берлин, все же нашим войскам за день боя пройти два рубежа обороны было чрезвычайно трудно и редко нам удавалось.
В первый день мы пробили первую полосу обороны, подошли к Зееловским высотам. Ночными действиями на правом фланге армии, в частности 47-я дивизия и левый фланг 9-го корпуса 5-й армии, заскочили на Зееловские высоты севернее Зеелов и оттуда же с утра мы начали разворачивать и ликвидировать его вторую линию обороны. Прорвать оборону противника и уничтожить его на первом рубеже, чтобы в дальнейшем дать более быстрый темп операции, наши войска не могли, потому что силы противника были значительно плотнее, а его резервы, занимающие промежуточные рубежи и позиции, не давали так быстро развить темп операции.
В основном в докладе сказано, что разведка наша детальнейшим образом вскрыла оборону противника. Я бы, товарищи, этого ни в коем случае не сказал. Мы не особенно хорошо знали позиции в лесистых районах за Зееловскими высотами. Наша авиация не могла детально выяснить позиции противника, подготовленные к обороне в лесных районах, и мы [нарвались] на сплошные полосы его обороны в глубине, заранее этого не зная. К тому же еще наши немощные средства войсковой разведки не давали возможности выяснить тактическую глубину противника, построения его боевых порядков, его резервы. То же самое не давало возможности нам заранее подготовиться к прорыву последующих рубежей обороны, в глубине, которые перед нами вырастали.
У нас в разведке образовался новый термин — глубинная разведка. Взять все уставы, все наставления по разведке — вы такого термина не найдете. Что значит глубинная разведка? Мы другой раз через фронт противника отправляли 2–3 бойца, которые проходили через передний край противника, уходили в глубину противника дня на 2–3 и оттуда возвращались, но это нам не всегда удавалось. Много наших хороших людей гибло в этом деле, и не всегда были хорошие результаты, поскольку они сами попадали в плен и, конечно, выдавали противнику данные и о нашем расположении войск.
В отношении скрытности подготовки. Все мероприятия, которые проводились по обману противника, я не отрицаю, они принесли какую-то пользу, но спрятать на плацдарме ту подготовку, то колоссальное количество артиллерии, которая переправилась и находилась на плацдарме, на зап. берегу р. Одер на участке армии, было совершенно невозможно, поскольку противник просматривал все насквозь с тех Зеелсвских высот, которые имели превышение над нашими позициями метров на 50–70. Противник знал о нашей подготовке, и об этом свидетельствует пленный, которого мы захватили 14 апреля, когда проводили разведку боем. Один капрал доложил: «Германии капут через 2–3 недели». Спрашиваем его: «Почему?». «А очень просто — это, говорит, не было ваше гросс наступление, это была ваша разведка, дня через 2–3 начнется гросс наступление, до Берлина вы пойдете так около недели и на бой в Берлине недельку, так дней через 15–20 Гитлеру капут».
Это докладывал солдат-капрал. Он докладывал довольно-таки обоснованно, потому что он знал и видел, что сосредоточивалось против них. Так что в отношении скрытности, несмотря на принятые меры оперативной маскировки, она все же нам не удалась. Противник об этом знал, и его резервы фактически здесь все остались, никуда не рассосались.
Возрастающее сопротивление противника, о котором здесь говорил летчик, я, товарищи, никак не могу признать. После прорыва до Мюнхеберга включительно сопротивление противника резко ослабло. В частности, взятие внешнего берлинского обвода, внутреннего и выход в город у нас прошло довольно-таки легко, не с такими уж серьезными боями. Колоссальное количество… войск, которые имел Вейдлинг, были разбиты и дезорганизованы еще на одерских позициях, не выдержали удара и в Берлине. Где бы наши штурмовые группы (отряды) ни шли, они везде имели успех. Сдать такой город как Берлин за 7 дней, я бы сказал, это не к лицу «жестко сопротивляющемуся гарнизону».
Есть замечание у меня в отношении прожекторов. Здесь Василий Иванович Казаков доложил, что с момента перехода в атаку 14 миллионов свечей зажглось и стало освещать путь к победе нашей пехоте и танкам. Цифра, конечно, астрономическая, но мы отлично знаем, что после 25-минутного артиллерийского налета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть. Хотя бы вы тут зажгли и 14 триллионов свечей, вы все равно ничего не увидите, потому что все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите. Василий Иванович, когда мы с вами сидели вот на этой высоте 81,5, когда засветились прожекторы, которые находились в 200–300 метрах от нас, мы их с вами не видели и не могли определить, светят они или нет. Я считаю, что, если бы они (прожекторы) были поставлены на пассивных участках, они больше принесли бы там пользы, с точки зрения обмана противника. Поскольку мы имеем научную конференцию, по которой будем учить свое поколение и сами [знать] на будущее, я считаю необходимым сказать то, что было, что прожекторные роты [понесли] потери, сожгли много свечей, но реальной помощи войска от этого не получили.
В первый день операции 16.4.45 г. наши войска дружно пошли в наступление, быстро преодолели первый рубеж обороны и подошли к Зееловским высотам. Артиллерийская подготовка, которую провела армия в течение 15 минут по Зееловским высотам, т. е. по второй позиции, оказалась недостаточно сильной и эффективной для того, чтобы подавить огневое сопротивление противника в его обороне. Позиция на Зееловских высотах была главным рубежом обороны, и наша пехота и танки не могли взять ее сразу с ходу. Тем более не нужно забывать, что на участке армии с плацдарма, находящегося в долине р. Одер, на Зееловские высоты [вели] четыре дороги, по которым можно было забраться на эти высоты, из которых одна была тем более еще крепко разбита и завалена. Крутизна подъема на эти высоты была градусов 30–50, и наша техника, в частности танки, была вынуждена построиться в кильваторную колонну и двигаться. Вы сами понимаете, что такие боевые порядки перед высотами, на которые нужно было забираться, были мало эффективны без хорошего артиллерийского воздействия на противника. Поэтому, подойдя к Зееловским высотам, пройдя 6–7 км, наступление захлебнулось. Продолжать атаку в этот же день, не организовав нового арт. наступления, — это истреблять войска. Нужно было обязательно повторить артиллерийское наступление с переменой огневых [538] позиций, потому что, [как] я уже говор [ил, мы] продвинулись километров на 6–7. Но, чтобы передвинуть такую массу артиллерии, хотя и не всю (мы дальнобойную артиллерию не передвигали), нам потребовались не часы, а так полсуток, т. е. были готовы к наступлению к утру 17 числа.
Я не слышал, чтобы маршал Жуков давал приказ танковым армиям двигаться в первый день вместе с полевыми армиями в наступление. Я этого приказа не слышал, хотя маршал Жуков был все время у меня на НП. Факт тот, что, когда танковые армии врезались в боевые порядки войск общевойсковых армий и пошли на Зееловские высоты (всего лишь по четырем дорогам, по которым могла двигаться техника), я считаю, что танковые армии в этот день не только не принесли пользу, а, наоборот, даже вред. Почему? Очень просто, товарищи, плацдарм болотистый, как мы с вами отмечали, с каналами, с ручьями и т. д. Здесь дороги очень редкие и перекопанные, мосты взорваны, двигаться техника могла только по дорогам, свернуть вправо и влево не могла. Плацдарм был и без того перенасыщен техникой: артиллерией, танками НПП и проч., когда сюда врезались колонны танковых армий, перед противником была прекрасная мишень
