В полете фантазий

ягоду или гриб… Они родились и выросли не в деревне! Ни дети, ни родители даже не представляют…

Он на мгновение замолчал и провел рукой по волосам. Молли уже знала, что означает этот жест: ему все труднее сдерживать переполняющие его чувства.

— Некоторые из этих чертовых детишек… — снова заговорил он, — их матери… нет, я не могу избавиться от мысли, что они просто дожидаются трагедии. Это озеро…

— Не хотите ли вы намекнуть, что их матери недостаточно заботливы? — перешла в наступление Молли. — Если так…

— Нет, я только хочу сказать, что проживание двух сотен людей, в том числе малолетних детей, на неприспособленной территории, вблизи очень глубокого водоема — не самый лучший для них выбор. Некоторые из этих девочек… — он снова помедлил, — они же совсем девочки…

— Кароль, менеджер по рекламе, намекнула сегодня, что они могли приехать в лес из-за Сильви. Она, похоже, специально выбрала это место для стоянки, чтобы…

— …наказать меня? — закончил за нее Алекс. — На это вы намекаете? Что, если трагедия действительно произойдет, я буду виноват, что не выдвинул обвинение против матери Сильви и не попытался взять бедную девочку под опеку? Потому что, поверьте мне, именно это следовало сделать. Моя мачеха просто откровенно заявила, что не позволит своей дочери жить со мной. По ее словам, ее подруги неправильно это поймут. У них, мол, возникнет мысль, будто она недостаточно заботливая мать. Нет, скорее, Уэйн выбрал место для стоянки. Трудно поверить, что он прислушался к совету Сильви, хотя я готов признать, что первоначальная идея была ее. Только человек, знающий эти места, мог указать на лес. Но сказать точно…

— Похоже, горожане опасаются, что он собирается устроить здесь беспорядки…

— Я тоже думаю, что не исключено — под шумок легче торговать наркотиками. Но не стоит слишком беспокоиться об этом. Как я уже сказал, полиция оцепила весь район и следит за всеми перемещениями бродяг.

— Они не могут запретить им покидать лагерь, — заметила Молли.

— Не могут, — согласился Алекс. — Но ради собственного блага им следует быть тише воды, ниже травы. Горожане и так настроены против них…

— Что вы, несомненно, одобряете…

— Чего я, совершенно определенно, не одобряю, — ледяным тоном возразил Алекс. — Послушайте, почему вы вдруг решили, будто я — такой человек…

Он запнулся и тряхнул головой, и Молли поторопилась вставить сладчайшим голосом:

— Неужели? А мне казалось, это очевидно… В отличие от вас я сужу по делам.

— Неужели?

От его взгляда словно электрический разряд пробежал по телу Молли.

— Прошлой ночью…

— Я не желаю говорить об этом! — поспешно воскликнула Молли, инстинктивно отворачиваясь, чтобы он не видел лица и не догадался о ее чувствах. Теснота в коридоре все больше стесняла ее.

Невозможно смотреть на него, сейчас полностью одетого, и не вспоминать прошлую ночь — согревающее прикосновение его обнаженного тела, его руки, его губы, касающиеся ее кожи. Только на этот раз…

Она беспомощно сжала маленький кулачок, пытаясь унять душившие ее горячие слезы. На этот раз она желала не физической близости. Сейчас ей нужна была эмоциональная близость. Возможность шептать ему все сладкие, нежные слова, которые она заставляла себя не говорить прошлой ночью. В этот раз ей хотелось слышать те же слова от него, хотелось слышать что-то более определенное, чем глухие, страстные стоны наслаждения. Хотелось знать, что прошлая ночь — их ночь — была для него особенной, что она сама что-то значит для него.

Но, осознав, куда уводят подобные мысли, Молли до боли прикусила губу.

За ее спиной Алекс глубоко вздохнул, затем еще раз. Боже, неужели она не видит, как ему больно?

Он не из тех мужчин, которые ложатся в постель с женщиной только ради секса. В любом случае описать всю прошлую ночь словом «секс» — осквернение, отрицание самого главного. По крайней мере, для него. А для нее? Нет сомнений, что он возбудил ее, доставил ей удовольствие. Но покинуть его, сбежать утром, крадучись, словно воровка, пока он еще спал?.. Каково было проснуться утром, мечтая найти рядом ее, и обнаружить вежливую, холодную записку, сообщавшую, что все случившееся лучше забыть?..

Однако это, возможно, на пользу. Проснись он сегодня утром рядом с ней, ничто не заставило бы его молчать о своих чувствах. Ничто не остановило бы от признания, что он — пусть это покажется невозможным и фантастичным — влюбился в нее с первого взгляда и полюбил навек после первого поцелуя, первого прикосновения…

Однако очевидно, что она не разделяет его чувств. Хотя и невозможно представить, как его угораздило влюбиться. В жизни не встретишь более упрямой и упорствующей в заблуждениях женщины, склонной осуждать каждый его шаг и намеренно извращать каждое его слово. Но не встретишь и женщины, которая так волновала бы. Даже сейчас ему хочется лишь одного — сделать шаг вперед и обнять ее…

Представляет ли она, каким сладким, женственным ароматом наполняет она тесный коридор? Представляет ли, что при одном взгляде на нее у него в голове крутится одна мысль… один образ?.. Образ женщины, что была с ним прошлой ночью. Никогда, никогда в жизни он не знал большей чувственности. Никогда не забудет, как она стыдливо рассказывала о своей фантазии и как он соблазнял ее разыграть эту фантазию вдвоем. Но для него это была не просто фантазия. Он знал, что никогда больше не войдет в королевскую опочивальню без мысли о ней, без страсти к ней.

Сегодня утром простыни еще сохраняли отпечаток ее тела, ее аромат. Хорошо, что Джейн уехала ухаживать за своим отцом; она бы безмерно удивилась, с какой стати он улегся спать в королевской опочивальне, а не в своей спальне.

Это мучение… это невыносимая мука, говорила себе Молли. Сегодня утром, уезжая от Алекса, она думала, что сбежала вовремя. Сейчас она знала, что глубоко заблуждалась.

Знала, что прошедшая ночь не имеет никакого отношения к девичьим фантазиям о мужчине, который безумно возбуждал ее физически, но не трогал ее душу. Нет, едва прикоснувшись, Алекс пробил брешь в ее броне — столь огромную и опасную, что ее уже не заделать. Весь сложившийся порядок жизни разрушен, разрушен окончательно. И разрушитель — он. Короче говоря, она отчаянно и безоговорочно влюбилась в него.

Хриплый стон вырвался из ее груди, и Алекс немедленно оказался рядом с ней.

— Что? Что случилось?

Его рука взяла ее запястье, и Молли ничего не оставалось, как повернуться лицом к нему и все отрицать.

— Нет, ничего… Все в порядке… Я… А что случилось с твоим лицом? — дрожащим голосом прошептала она, впервые заметив скрывающиеся под волосами ссадину и опухоль вокруг нее.

Еще одно кровавое пятно она заметила на его рукаве, да и рубашка была порвана.

— Пустяки, — успокоил ее Алекс. Молли сделалась белее мела. Должно быть, она не выносит вида крови, решил он.

— Это не пустяки, — задыхаясь, запротестовала Молли. — Тебя ударили… Что случилось?

При этих словах она подняла свободную руку и встревоженно коснулась его лица.

— Камнем задело — один из малышей на стоянке… — пожал плечами Алекс.

— Камнем… Нужно промыть рану, — торопливо проговорила Молли. — Может попасть инфекция. Да и прививка против столбняка…

— Недавно сделана, — успокоил ее Алекс и прибавил: — Но ты права: нужно промыть. Я пройду к тебе в ванную.

— Я все сделаю сама, — настаивала Молли, взбегая вверх по лестнице. — У тебя и на рукаве кровь. И рубашка порвана.

— Да, я знаю, — кивнул Алекс.

Наверху Молли провела его в свою спальню и с материнской настойчивостью усадила на кровать.

— Сиди здесь. Сейчас принесу вату и антисептик.