От полноты чувств Молли хотелось заплакать. Она быстро закрыла глаза, и у Алекса, наблюдавшего за ней, сжалось сердце. Почему она столь неуловима, почему отдаляется от него, почти отвергает его именно в тот момент, когда ему больше всего хочется быть рядом, когда до боли хочется рассказать, как сильно он любит ее? Закрыв глаза, она намеренно отгородилась от него, не просто убрала его с глаз, но и из своей жизни, из своего сердца.
Он не сторонник традиционных взглядов на отношения между полами. Он вполне понимает, что современной женщине не обязательно любить мужчину, чтобы насладиться с ним сексом. Проблема в том, что сам он пусть и не традиционалист, но достаточно старомоден. Ему необходимо любить женщину, чтобы заниматься с ней плотской любовью.
Алекс, мрачно усмехнувшись, высвободился из объятий Молли. Что бы она сказала, если бы прочла его мысли прямо сейчас, когда его семя попало в нее? Если бы знала, как велико его искушение прошептать о своих чувствах, о том, что ему хотелось не только сексуально удовлетворить ее, но и дать большее… намного большее… что ему хотелось подарить ей своего ребенка?
Неужели она не из тех женщин, которые хотят укрепить свой союз с мужчиной, зачав его ребенка? Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но, взглянув на по-прежнему закрытые глаза, передумал. Стоит ли? Она, очевидно, не желает, не любит его так, как желает и любит ее он.
Молли чувствовала, как Алекс отодвигается от нее. Только не плакать… Не сейчас… У нее будет более чем достаточно времени для слез, когда он уйдет.
— Молли, — попытался он в последний раз.
Она решительно и намеренно не замечала его. Не открывая глаз, натянула покрывало на свое обнаженное тело и зарылась головой в подушку.
Вздохнув, Алекс собрал свою одежду. Она вполне откровенно продемонстрировала свои чувства: она не хочет, чтобы он остался.
Молли дождалась, пока за ним захлопнется дверь, и лишь тогда дала волю чувствам. Рыдания сотрясали ее тело, пока не иссякли силы, пока в голове не осталась лишь пустота.
Она совершила непростительное. Влюбилась в мужчину, который не любит и никогда не полюбит ее.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— На этот вечер назначено собрание в городской ратуше, чтобы обсудить происходящее. А, Молли, доброе утро… или лучше сказать, добрый день?
Молли вздрогнула, когда почувствовала, что взгляды коллег обратились в ее сторону, едва она открыла дверь редакции. Заснуть не удавалось всю ночь, и забытье пришло лишь перед рассветом. В результате она проспала. Голова болела, лицо — она знала — опухло, глаза покраснели. Все равно нечестно со стороны Боба указывать на ее опоздание. В конце концов, сейчас лишь половина одиннадцатого, а не время ленча, на что он намекает.
Она видела, как раздражение на его лице сменила обеспокоенность, едва он присмотрелся получше к ее бледному лицу и покрасневшим глазам. Его заботливое «С вами все в порядке?» заставило ее вонзить ногти в ладони, чтобы не дать воли готовым политься слезам. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой ранимой.
— У меня… у меня немного побаливает голова, — сказала Молли, что было не совсем неправдой, хотя более справедливая часть ее существа вздрогнула от слабости подобного извинения.
— Ммм… Ну, я говорил, что на сегодня назначено собрание в городской ратуше, чтобы обсудить проблемы, связанные с появлением здесь этих бродяг, и решить, что делать дальше. Я хочу, чтобы вы пошли на это собрание.
— Да, конечно, — согласилась Молли. — Я надеялась съездить сегодня в лагерь и взять интервью у некоторых бродяг. Я думала, читателей заинтересовали бы человеческие истории отдельных членов этой группы.
— Хотите сказать, пробудили бы симпатию к ним, — сухо заметил Боб. — Пожалуйста, можете попытаться, хотя сомневаюсь, что вам удастся добиться сочувствия к ним у местной читающей публики. Вы, наверное, не знаете: прошлой ночью был разгромлен бар и у нескольких машин, поставленных на городской площади, порезаны шины и выбиты стекла, так что в настоящий момент общественное мнение настроено решительно против бродяг.
— Я все же хочу взять несколько интервью, — упрямо настаивала Молли.
Боб слегка пожал плечами.
— Как хотите. Но не слишком увлекайтесь, — предупредил он. — Можете брать интервью, но я не обещаю, что напечатаю их.
— Если не дать им возможность высказать свою точку зрения, информация будет предвзятой! — страстно воскликнула Молли.
— Всякая информация так или иначе предвзята, и нужно быть наивным глупцом, чтобы верить в обратное, — флегматично ответил Боб, но у Молли уже не было настроения слушать.
Она хотела… ей было необходимо с головой погрузиться в работу, в этот требующий сил и терпения материал. Ей необходимо оставить мысли об Алексе, покончить со страстью к нему, убить любовь.
Как можно быть такой глупой, как можно не угадать, не понять сразу, что то чувство, которое после их первой встречи она назвала антагонизмом, оказалось пророческим? И у нее были основания опасаться Алекса. Случившееся подтверждает это.
Подумать только, как легко, как беззаботно он ушел от нее вчера ночью. Сейчас очевидно, что он лишь позабавился с ней, лишь — о, как она ненавидит это слово — использовал ее для своего сексуального удовлетворения. Да, допустим, она сама настаивала, что не желает дальнейших с ним отношений, но после последней ночи он обязан был осознать, увидеть, узнать ее истинные чувства и догадаться о них.
Возможно, он догадался и, возможно, именно из-за этого сбежал столь внезапно, говорила себе Молли.
Он таков, каким показался с первого взгляда, с горечью решила она. Опасно самоуверенный и переполненный мужским самолюбием. Мужчина себялюбивый, бездумный, беспечный. Истый… истый зверь, и она должна быть благодарна судьбе за возможность увидеть его в истинном свете.
Возможно, настоящее животное. Но и мужчина, который тронул ее сердце, ее душу, ее тело. Тронул так, что…
Но нет, она не имеет права предаваться подобным опасным и расслабляющим мыслям. Ей нужно работать, твердо напомнила себе Молли.
Сначала дежурный полицейский не очень-то хотел пропускать ее через кордон, окружающий лагерь, но потом, неожиданно, его коллега узнал ее машину и спросил:
— Не эту ли машину граф Сент-Отель распорядился вчера забрать и отремонтировать?
— Да. Именно эту, — подтвердила Молли упавшим голосом.
— Тогда все в порядке, — сказал второй полицейский. — Барышня — подруга графа. Можешь пропустить ее.
— Я — репортер… — раздраженно попыталась поправить его Молли, но полицейские уже не слушали ее. Их внимание привлекла следующая машина, пытавшаяся проехать через пропускной пункт.
Вчерашнее яркое солнце сменилось сегодня мелким, почти осенним моросящим дождем. Подъехав к лагерю, Молли почувствовала, как упало сердце при виде заполненной грязью глубокой колеи и затоптанной травы по краям. Она остановила машину и вышла. Запах мокрой листвы и древесной смолы наполнял воздух — вместе с другими запахами, которые не хотелось анализировать и даже вдыхать.
Бродяги установили собственный пропускной пункт, и их первой реакцией на заявление Молли, что она приехала взять интервью у отдельных членов группы, была циничная враждебность.
— Уэйн сказал, что прессой он займется сам, — напомнил один из них остальным.
— Тогда, возможно, я могу поговорить с Уэйном? — предложила Молли.
