К семидесятым годам путь к «незаконному» сексу сделался в Миддл-Фоллс короче, тропы были проторены. Оуэн возмужал, от него как бы исходил запах мужской зрелости. Женщины чувствовали это и словно бы говорили: «Мы в игре, у нас есть то, что вам нужно». Но не все мужчины были такие. Одних сильнее тянуло к спиртному, чем к постельным утехам, — как, например, Джока Дамхема. Кто-то, как Эд Мервин, без остатка отдавался работе или, пускаясь в бурные воды предпринимательства, ввязывался в рискованные операции. Третьих, подобно Генри Слейду, так поглощало бесконечное нудное занятие — зарабатывание на жизнь, — что им было не до спиртного, не до любовных забав.
Невысокий плотный мужчина, Генри ходил неестественно прямо, слегка наклонив вперед голову. Его вполне устраивала чиновничья должность — в Хартфорде, в одном из муниципальных учреждений, что помещались в каменных коробках, построенных вокруг здания Законодательного собрания штата. Генри с Ванессой не пропускали ни одной субботней вечеринки, ни одного ребячьего заплыва на Цаплином пруду, ни одного благотворительного увеселения. По его загадочной физиономии нельзя было определить, нравятся ему эти сборища, или он бывает на них лишь для того, чтобы не слыть нелюдимым. Разговаривая с кем- нибудь, он кивал и попыхивал трубкой, но сам больше помалкивал и, прежде чем произнести несколько малозначащих слов, сначала выколачивал пепел. Даже после десятилетнего знакомства с ним Оуэн не мог определить, то ли Генри Слейд хранит мудрое молчание, то ли поглупел от бессмысленного служения штату Коннектикут.
Ванесса была на несколько лет моложе мужа. В свое время она занимала мелкую должность в том же учреждении, где и Генри. Быстрая, бесцеремонная, вечно занятая какими-то делами, она не считала своих лет. На ее лице, напоминавшем мужское, в любое время года лежал легкий загар: она хорошо ходила на лыжах, отлично играла в теннис и гольф и была заядлой садовницей. Если Генри чаще видели в профиль, Ванесса, напротив, смотрела людям прямо в глаза, причем так пристально, что те начинали нервно моргать и улыбаться. Она властно руководила в поселке несколькими женскими комитетами, правила в Клубе садоводов и в кружке любительниц бриджа.
Лучше всего Ванесса смотрелась в саду. В широкополой соломенной шляпе, в брюках, перчатках и со спущенными рукавами, чтобы не уколоться о стебли роз, она словно выплывала из кустов дельфиниума, пионов и флоксов. Оуэну казалось — цветы смягчают ее грубоватые манеры, вызывающий взгляд, высокий хрипловатый голос и вообще придают ей женственность.
У Слейдов был всего один ребенок, молчаливый желтушечный мальчик по имени Виктор. Заправляла в семье, конечно, Ванесса. Как и у многих других замужних пар, муж здесь был фигурой второстепенной, даже комической. Женщины вообще умны и деловиты. Но Оуэн оценил деловитость Ванессы только на вечеринке, устроенной Дуантом и Патрисией Оглторпами в доме, купленном ими у старого Дамхема. Она подсела к нему на козетку, двухместный диванчик, именуемый в простонародье любовным гнездышком, и, понизив голос, проговорила:
— Знаешь, нам с тобой надо как-нибудь повидаться за ленчем.
— Зачем? — вырвался у него бестактный вопрос.
Ванесса сдержанно улыбнулась. Неровные передние зубы придавали ее улыбке некую неповторимость.
— С одной-единственной целью, разве не ясно? Посмотреть, не захочется ли нам повторить такой ленч.
Оуэн невольно взглянул на жену — высокая, с длинной шеей, та в каких-нибудь десяти футах от них танцевала с непопадавшим в ритм Генри.
— Это так теперь делается? — язвительно спросил Оуэн.
Филлис стоически созерцала поверх головы Генри звезды. Одни небеса знают, о чем она думала.
Ванесса нетерпеливо стряхнула пепел со своей сигареты, длинной «Пэл-Мэл».
— Оуэн, не строй из себя невинного ягненка! Ты не такой.
— Нет? А я думал, такой. С чего ты взяла, что я не ягненок?
— Это всем известно, глупый. И не перечь мне. Так у нас ничего не получится.
— Ты имеешь в виду Фэй?
— Не только. Фэй была всего лишь началом. У всех у нас было свое начало.
— У тебя тоже?
Вместо ответа Ванесса выпустила из ноздрей сигаретный дым и улыбнулась — самыми краешками губ.
Оуэн разглядывал ее, разглядывал так, будто видел впервые: маленький приплюснутый нос, густые темные брови, улыбающийся рот. Во всем ее облике сквозило обещание близости, в окружающем шуме даже пугавшее, и он сказал — просто, чтоб не молчать, первое попавшееся, что пришло в голову:
— Ты, наверное, удивляешься, почему я заглядываюсь на других женщин, когда у меня такая красотка жена.
— Все знают, что ты считаешь Филлис привлекательной.
«Да, она такова, но не в моем вкусе, — подумал Оуэн. — Слишком добропорядочная и дисциплинированная, как школьница». Но на него она плевать хотела. Вообще на всех плюет, кроме своих детей. Живет сама по себе.
Авансы со стороны женщины, с которой он был едва знаком, избавляли Оуэна от чувства вины, и он сказал:
— Ладно, позавтракаем как-нибудь. Только не у нас в поселке и не в Хартфорде. А что думает Генри?
— О чем, дорогой?
— Обо мне и Филлис и вообще…
— Мы с ним мало о чем разговариваем. Это большой плюс в браке.
— А я часто задавался вопросом: какие в браке плюсы?
Музыка смолкла. Смеясь от облегчения, что танец кончился, и щурясь от разноцветных мигающих лампочек, развешанных Дуайтом Оглторпом для услады гостей, к ним подошли Филлис и Генри.
Оуэна удивил урок, преподанный ему Ванессой: мужеподобные женщины хороши в постели. Видимо, Дорис Шамахан, девчонка-сорванец, мальчишечья заводила, позволившая ему однажды заглянуть к ней под шорты, когда она стояла на крыше сарая для игровых принадлежностей, была не случайна.
Они ложатся без предисловий, без колебаний и жаждут оргазма, как жаждет крови сокол в вышине.
Во время акта Ванесса не улыбалась, как улыбалась от головокружения Фэй и как показывала ямочки на щеках Алисса, зато в момент разрядки порой смеялась — низким, грудным, с хрипотцой смехом. Просторные платья скрадывали округлость ее форм; груди и зад казались плоскими. Когда Ванесса раздевалась, обнажалось ее скульптурное тело, и на его гипсовой белизне выделялись багровые соски и темно-каштановая растительность лобка.
Ванесса усвоила мужской взгляд на секс как на отправление физической потребности, сходное с утолением голода, и как опытный повар не хотела ограничиваться однообразными блюдами.
Красивой кистью руки с коротко подстриженными ногтями она брала восставший член Оуэна, как берут за ножку высокий бокал с вином, и, словно раздумывая, что с ним делать, оттопыренным мизинцем поглаживала волосатое основание испещренного голубыми прожилками ствола. Как хороший слесарь думает об очередной операции над своей деталью даже тогда, когда не стоит за верстаком, так Ванесса гадала, какой бы номер выкинуть при следующей встрече с любовником.
— Знаешь, я подумала: сегодня я позволю тебе кончить между моих сисек. Только сначала ты должен полизать меня.
— Ванесса, программа принята. Но мне еще хочется войти в тебя.
— В меня? Через какую дырку, дурачок? У женщин, как тебе известно, их три — не считая четвертой, маленькой, которая только для писанья.
— Ты меня с ума сведешь. Не тяни.
— У мужчин есть большой минус. Мужчину можно завести против его воли, но он не сможет трахаться без согласия своего дружка, — сказала Ванесса и умолкла.
Когда она задумывалась, ее янтарные, как у тигрицы, зрачки темнели, как темнели выцветшие голубые глаза Алиссы в момент совокупления.
