ответственность представлять Великобританию, и какой бы странной ни показалась вам ваша новая жизнь, вы должны все время помнить, что вы — англичанка и в настоящее время очень нужны его величеству королю Фердинанду.
Тон ее голоса сказал гораздо больше, чем сами слова, и Хиона спросила, поддавшись порыву:
— Леди Боуден, скажите мне правду. Какой человек король? Была ли с ним счастлива его покойная жена?
На мгновение леди Боуден уставилась на нее не столько с удивлением, как показалось Хионе, сколько со страхом. Потом она сказала:
— Вы ставите меня в трудное положение. Ведь то, что нравится одному человеку, может не нравиться другому. Король суров и, по-моему, не очень счастлив. Но вы так хороши собой, что, надеюсь, он полюбит вас по-настоящему.
— А если нет?
— Да, полюбит, я уверена, что полюбит, — быстро сказала леди Боуден.
И, словно боясь сказать еще хоть что-то, она встала со словами:
— Становится холодновато, и мне лучше вернуться в каюту. Мне не хотелось бы приехать в Дюрик больной.
— Да, конечно, — согласилась Хиона.
Но она понимала, что супруга посла спаслась бегством.
Они вошли в порт на самом юге Албании поздно вечером, и все началось только утром.
Тогда, едва Хиона успела встать и одеться, на борт поднялись славонский генерал, министр иностранных дел и другие сановники, приехавшие встретить ее. Она приняла их в салоне вместе с британским послом и леди Боуден, но, хотя они еще были на британском корабле и распоряжаться полагалось сэру Эдварду, славонский посол все время вмешивался то в одно, то в другое.
Приветственные речи, бесчисленные представления, и, о чем можно было бы не упоминать, говорили все только по-английски или по-немецки.
Если исключить капитана Дариуса, которого все новоприбывшие словно не замечали, среди них, как убедилась Хиона, не было ни одного славонца, только немцы или австрийцы.
Однако с ней они были крайне почтительны, и она узнала, что королевский поезд уже ждет, чтобы отвезти их в Дюрик.
От леди Боуден Хиона слышала, как красивы будут пейзажи албанских гор первую половину пути. Затем через горный перевал они достигнут Славонии, откуда всего четыре часа езды до столицы в долине.
«К сожалению, — добавила она, — по горам поезд движется очень медленно, и нам придется переночевать в поезде. Но, полагаю, ваше высочество не испытает никаких неудобств, ведь в вашем распоряжении будет вагон его величества, который построен по его плану».
Хиона никогда еще не ездила в специальных вагонах и думала об этом с удовольствием, ведь она вовсе не торопилась поскорее увидеть короля.
С корабля они сошли только после позднего завтрака, во время которого славонские сановники, как ей казалось, наелись весьма плотно и выразили свою благодарность не только словами, но иногда и легким рыганием, пока они сходили на берег под музыку корабельного оркестра и рассаживались по каретам, чтобы ехать на станцию.
Там их ожидали новые церемонии, и прежде чем Хиона смогла войти в вагон, ей пришлось выслушать речи мэра портового города и нескольких городских советников.
Королевский вагой, как она и ожидала, оказался очень удобным, был роскошно отделан алым бархатом и устлан мягкими персидскими коврами.
Он состоял из гостиной, настолько просторной, что в ней без труда разместилось бы человек десять, откуда дверь вела в спальню, которая занимала половину вагона и, несомненно, предназначалась для мужчины. Дубовые панели, кровать резного красного дерева, все аккуратно вделано в стены, но с женской точки зрения маловато зеркал и освещения, чтобы разглядеть себя как следует.
Занавески на окнах тут тоже были из алого бархата, как и ковер, как и покрывало на кровати с королевскими гербами, вырезанными и на изголовье.
«Его величество, бесспорно, позаботился, чтобы никто не усомнился в его сане!» — подумала Хиона, но вслух этого не сказала.
Когда поезд тронулся, она сняла шляпку с помощью камеристки, которая на очень плохом немецком объяснила, что она тут к ее услугам.
Это была женщина лет тридцати, с приятным лицом, и Хиона сказала:
— Если не ошибаюсь, вы славонка.
Сказала она это по-славонски, и глаза женщины просияли.
— Вы говорите на нашем языке, ваше высочество?
— Постаралась выучиться чему смогла по дороге сюда, — ответила Хиона.
— Но это чудесно! Поистине чудо! С тех пор как меня взяли во дворец, со мной никто не говорил на моем родном языке.
— И давно вы там служите? — спросила Хиона.
— Больше пяти лет, ваше высочество.
— Ну, так вы должны помогать мне с ним, — сказала Хиона. — Вы останетесь при мне, когда мы приедем?
— Надеюсь, ваше высочество, но это зависит от того, будете ли вы довольны мной.
— Я очень-очень довольна, что вы славонка, — ответила Хиона.
Немного поговорив с камеристкой, она вышла в гостиную, где ее ждали Боудены и славонский посол.
Она знала, что к королевскому вагону прицеплен другой, для свиты, и с облегчением подумала, что останется одна и не будет вынуждена слушать, как они разговаривают в гостиной, когда сама ляжет спать.
И, словно читая ее мысли, леди Боуден сказала:
— Вы не боитесь остаться одна, ваше высочество? Его превосходительство как раз говорил, что в гостиной могли бы дежурить ночью ваша камеристка или кто-то из адъютантов, если вы это предпочтете.
Хиона засмеялась:
— Ни в коем случае! Я уверена, они все время меня будили бы то кашлем, то шагами. Нет, я предпочту быть одна. Уверяю вас, я нисколько не боюсь.
— Ну мы, так сказать, за стеной, если мы вам понадобимся, — сказала леди Боуден. — Планируя этот вагон, его величество сказал, что ему неприятна близость слуг, и потребовал, чтобы вагон строился только для него.
— И, по-моему, поступил совершенно правильно, — сказала Хиона. — Посторонним незачем знать, храпишь ты или нет.
Она пошутила, но славонский посол был шокирован так, словно она нанесла оскорбление особе короля.
Ей хотелось полюбоваться пейзажем, и потому Хиона села у окна по ту сторону гостиной от остальных.
На их попытки завязать разговор она отвечала односложно, и вскоре оба посла начали беседовать вполголоса, а леди Боуден задремала.
Через какое-то время они остановились на станции, в вагон подали обед, и к ним присоединились министры. Обильная трапеза затянулась, и Хиона изнывала от скуки, хотя мысленно и выговаривала себе за это.
Капитан Дариус, естественно, приглашен не был, а всем остальным, решила она, давно перевалило за пятьдесят.
Иногда они словно спохватывались, вспоминали о ее присутствии и обращались к ней с тем или иным замечанием, настолько банальным, что она не трудилась отвечать, но все остальное время разговаривали
