— Ага. Как его в участок приведут, так все натянут кожаные перчатки и вышибут из него дух.
— Думаешь?
— Ну дак. В городе — что и в округе. Лупят. Я только что из новой окружной вышел. Там новым легавым дают над зэками изгаляться для разминки. Их лупят, а они орут — далеко слыхать. А эти потом хвалятся. Я сижу, а один лягаш мимо проходит и говорит: «Только что кирюху измордовал!»
— Я слыхал, да.
— Дают позвонить один раз вначале, а один тип как-то слишком долго разговаривал. Ему: давай кончай. А он: минуточку, еще минуточку! — и тут легавый разозлился, трубку у него вырвал и повесил, и парень разорался: «У меня права, вы не имеете права!»
— И что потом?
— Ну, четверо его подхватили сразу. Так быстро, что он просто взлетел над полом. Заволокли в соседний кабинет. Хорошо было слыхать, когда они его обрабатывали. Знаешь, нас там выстраивают, раком загибают и в жопу заглядывают, в ботинки смотрят, чтобы дури не пронесли. Так этого парнишку приволокли голого, загнули, а он стоит, дрожит весь. По всему телу красные рубцы. Они его там и бросили, голого, под стенкой. Досталось ему будь здоров.
— М-да, — сказал я. — Я как-то вечером ехал мимо приюта «Союз»[13] , а там двое полицейских пьянчугу забирали. Сунули на заднее сиденье, один легавый к нему туда залез, и я слышу, пьянчуга говорит: «Ты, блядь, мерзкий мусор!» И вижу — легавый берет дубинку и концом со всего маху — пьянчуге прямо в живот. Так сильно, что мало не покажется, меня чуть не стошнило прямо там. Так ведь мог бы и живот ему распороть, или внутреннее кровотечение бы началось.
— Да-а, мир отвратителен.
— Вот видишь, Бенни. Ладно, увидимся. Ты уж поосторожней.
— Ну да. Ты тоже.
Я нашел свою машину и поехал по Сансету обратно. Доехав до Альварадо, свернул на юг и немного не докатил до Восьмой улицы. Поставил машину, вышел, отыскал винную лавку и купил квинту виски. Потом заглянул в ближайший бар. Вот она. Эта моя рыжая с грубым лицом. Я подсел, похлопал по бутылке.
— Пойдем.
Она допила и вышла за мною следом.
— Приятный вечер, — сказала она.
— Еще какой, — ответил я.
Мы добрались до меня, и она ушла в ванную, а я сполоснул два стакана. Выхода нет, подумал я, ниоткуда нет выхода.
Она вошла в кухню, прижалась ко мне. Губы себе наново накрасила. Она меня поцеловала, весь рот мне вылизала своим языком. Я задрал ей платье, прихватив и горсть трусиков. Мы стояли под электролампочкой, сцепившись. Ну чего, штату своего подоходного придется еще немного подождать. Губернатор Дьюкмейджан[14] меня поймет. Мы расцепились, я налил обоим, и мы перешли в комнату.
900 фунтов
Эрик Ноулз проснулся в номере мотеля и огляделся. На другом краю широченной кровати друг вокруг дружки обернулись Луи и Глория. Эрик нашел степлившуюся бутылку пива, открыл, забрал с собой в ванную и выпил под душем. Ему, блядь, было тошно. Теорию о теплом пиве он слыхал от знатоков. Не помогло. Он вышел из-под душа и сблевал в унитаз. Потом опять зашел под душ. Если ты писатель, беда вот в чем — главная беда: свободное время, чересчур много свободного времени. Приходится ждать, пока не припрет, чтобы смог писать, а пока ждешь — сходишь с ума, и пока сходишь с ума — бухаешь, а чем больше бухаешь, тем больше сходишь с ума. Ничего блистательного в жизни писателя нет — да и в жизни бухаря тоже. Эрик вытерся, надел трусы и вышел в комнату. Луи с Глорией просыпались.
— Ба-лять, — сказал Луи. — Господи.
Луи тоже был писатель. На квартиру не хватало, как Эрику, поэтому за него платила Глория. Из всех его знакомых писателей Лос-Анджелеса и Голливуда три четверти жило за счет женщин; писателям этим таланта хватало не на пишущие машинки, а на баб. Писатели этим бабам продавались как духовно, так и физически.
Эрик услышал, как Луи блюет в ванной, и у него самого подступило. Он нашел пустой бумажный пакет, и всякий раз, когда тошнило Луи, тошнило и его. Дуэт что надо.
Глория была ничего. Недавно устроилась старшим преподом в колледж на севере Калифорнии. Она вытянулась на кровати и сказала:
— Ну, вы, ребята, даете. Блевотные близнецы. Из ванной вышел Луи.
— Эй, ты это надо мной смеешься?
— Куда там, детка. У меня просто была тяжелая ночь.
— У нас всех была тяжелая ночь.
— Я, наверно, еще теплым пивом полечусь, — сказал Эрик. Открутил пробку и попробовал еще раз.
— Ну ты ее и подавил, — сказал Луи.
— В смысле?
— В смысле, что, когда она бросилась на тебя через кофейный столик, ты как при замедленной съемке всё. Совсем не возбудился. Просто взял ее за одну руку, потом за другую — и перекатил. А потом сам забрался сверху и сказал: «Да что с тобой такое?»
— Пиво помогает, — сказал Эрик — Сам попробуй.
Луи отвернул крышку и сел на край кровати. Луи редактировал один журнальчик — «Бунт крыс». Издавался на ротаторе. Маленький журнал, не лучше и не хуже прочих. Все они надоедали; таланта с гулькин нос, да и то не всегда. Луи теперь делал 15-й не то 16-й номер.
— Она ж у себя дома, — сказал Луи, припоминая, что было ночью. — Она сказала, что это ее дом, а нам всем надо выметаться.
— Разница идеалов и точек зрения. С ними всегда неприятности, и разница эта есть тоже всегда. А кроме того, она и была у себя дома, — сказал Эрик.
— И я, наверное, пивка хлебну, — сказала Глория. Встала, надела платье и нашла себе теплое пиво. Ничего так себе старший препод, подумал Эрик.
Они сидели и пытались влить в себя это пиво.
— Кому телевидения? — спросил Луи.
— Только попробуй, — сказала Глория. Вдруг оглушительно грохнуло — стены затряслись.
— Боже! — сказал Эрик.
— Что это? — спросила Глория.
Луи подошел к двери и открыл. Они были на втором этаже. Имелся балкон, а сам мотель построили вокруг бассейна. Луи глянул вниз.
— Вы не поверите, но в бассейне сейчас — мужик фунтов в пятьсот весом. А взорвалось, когда он туда прыгнул. Я таких больших никогда не видел. Огромный просто. А с ним еще кто-то, фунтов четыреста. Похоже, сын. Вот сейчас сынок этот прыгать собирается. Держитесь!
Еще раз взорвалось. Стены опять тряхнуло. Из бассейна взметнулась вода.
— Теперь плывут парочкой. Ну и видок! Эрик и Глория подошли к двери и выглянули.
— Опасная ситуация, — заметил Эрик.
— То есть?
— То есть, поглядев на весь этот жир внизу, мы неизбежно им что-нибудь заорем. Детский сад, понимаешь. Но у нас похмелье, поэтому случиться может что угодно.
— Ага, так и вижу — они бегут сюда и колотят в дверь, — сказал Луи. — И как мы тогда справимся с девятью сотнями фунтов?
— Да никак, даже если б не болели.
