щеке.
Огромная ладонь накрыла плечо Тима и стала энергично его потряхивать. Тим перекатился на другой бок, прикрыв глаза рукой:
— Который час?
Над ухом раздался голос Медведя:
— Больше двенадцати. Вставай, шеф хочет тебя видеть.
Тим застонал и сел в постели. У него болели мышцы во всем теле. Похоже, Уилл не стал откладывать в долгий ящик жалобу и сразу озвучил Таннино свое недовольство Тимом.
— Дома?
— В офисе. Он уже давно практикует субботние смены. Тем более что работа в выходные хорошо оплачивается. Некоторые из нас уже тоже по полдня отпахали.
Тим открыл глаза и моргнул от яркого света. Медведь довольно жевал шоколадное пирожное.
— Где ты это взял?
— На кухонном столе. А что?
— Это улика, ты, обжора!
Медведь перестал жевать и наклонил пирожное так, что стало видно — от него осталась только половина.
— Подожди. — Он поспешил в туалет. Тим услышал всплеск, а потом шум спускаемой воды в унитазе. Медведь вошел в комнату, вытирая рот рукавом рубашки. — Порядок, — сказал он, — но об этом никто не должен знать.
— Где Дрей?
— Я уговорил ее заехать в больницу перед работой. Ей все еще было плохо после суши.
— Может, она съела несвежее ореховое пирожное?
Медведь не улыбнулся в ответ на эту шутку.
22
— У меня есть свои соображения. У сенатора Файнстайна есть свои соображения. У Уилла Хеннинга есть свои соображения. Тебе собственные соображения иметь необязательно. — Таннино раздраженно выдохнул. Он откинулся назад в своем кресле и покрутил кончик серебряного ножа для резки бумаги на подушечке большого пальца. — Для этого уже нет места.
— Это не мои соображения. Это долг.
— Черт возьми, Рэкли. Я же сказал тебе: не лезь в это дело. Я просил тебя только вытащить девочку.
— Зачем? Чтобы он мог сделать это с другими? Нельзя спасти одного человека и оставить сам механизм преспокойно работать дальше. Какой тогда вообще смысл? — Тим кивнул на фотографию в рамке на столе Таннино. — Вы хотите, чтобы ваша племянница училась в одном колледже с…?
— Не надо переходить на личности, Рэкли. Это грубо.
Тим оперся на спинку дивана и постарался не обращать внимания на тупую головную боль — последствие переутомления.
— Вы правы. Простите. Я просто…
— Что ты «просто»?
— Я хочу прижать этого ублюдка.
Таннино приподнял густые брови:
— В последнее время ты стал очень эмоционален, Рэкли.
— Извините.
— Тут не за что извиняться. Это просто эмоция. Главное, не позволяй ей мешать работе. — Таннино постучал ножом для бумаги по костяшкам пальцев. — Думаю, я смогу избежать таких тонких вопросов, как арест девушки, если ты сможешь уговорить ее уйти оттуда. Как думаешь, у тебя получится?
— Я постараюсь. Или я найду доказательства, которые помогут нам разогнать эту секту. Если секта развалится, ей придется начать жить по-другому. — Тим смотрел на Таннино, но ничего не мог прочитать в его взгляде. — Послушайте, я не прошу ничего, что могло бы принести мне выгоду. Мне здесь ничего не светит, да и терять тоже нечего.
— Я не спрашиваю тебя о мотивах, Рэкли. Я просто говорю, что ты создаешь мне проблемы. И я интересуюсь, с чего вдруг ты проявляешь такое рвение. В свете того, что произошло в прошлом году, глупо с моей стороны было бы этим не интересоваться.
— Уверяю вас, это реальная угроза, и нам лучше обратить на нее внимание, пока дело не зашло слишком далеко.
— Мне приходится терпеть истерики голливудского продюсера, который постоянно меня достает. — Губы Таннино изогнулись, и он отвернулся, чтобы сдержать улыбку. — Ты уже глубоко увяз в этой паутине. Катаешься на «хаммере», ходишь в штанах от Дольче и Габбано. — Тим почувствовал, что Таннино ушел с позиции взбешенного начальника и стал опять итальянцем, которому сильно измотали нервы. Он вот-вот поддастся.
— Версаче.
— Да какая разница. Томас и Фрид отслеживают для тебя финансовые дела. Теперь ты хочешь продолжать работать под прикрытием в каком-то там секретном месте. Эта операция не должна была приобрести такой размах.
Они несколько минут смотрели друг на друга. Тим понимал, что молчание работает на него. Наконец Таннино схватил телефонную трубку и набрал номер. Потом опустил трубку и прошипел:
— И если ты еще раз скажешь что-нибудь про мою племянницу, я тебе хорошенько накостыляю. — Он снова прижал трубку к уху. — Винстона Смита. Это Таннино.
Непримиримый заместитель генерального прокурора был очень важным союзником службы судебных исполнителей. В федеральной системе все делалось через генеральную прокуратуру, так что без этого человека им было не обойтись.
— Мой пристав едет работать под прикрытием на ранчо. У него в разработке секта. Я хочу знать, может ли он пойти туда с микрофоном… Нет, у нас нет достаточных оснований для получения ордера на прослушку. — Темно-карие глаза Таннино неотрывно смотрели на Тима. — У нас ничего нет… Никаких обвинений не выдвинуто, — тяжелый вздох. — Я знаю. — Таннино какое-то время послушал, потом спросил Тима: — Тебя пригласили в качестве гостя, правильно?
Тим кивнул.
— И что нам это дает? Ага… Ага… Так… Спасибо за то, что ничем не помог, Вин. — Таннино положил трубку. — В общем, так. Тебя пригласили, поэтому ты можешь принести туда микрофон и даже камеру, но только нацепить все это тебе придется на себя.
— Я не могу притащиться туда с микрофоном. Судя по тому, что мне известно, они могут заставить меня совершать пируэты голышом. И потом, у этих ребят слишком сильно развита паранойя, чтобы что- нибудь делать при мне. Микрофон не даст нам того, что нужно.
— Если мы применим еще что-то, любой самый завалящий адвокат вышвырнет нас из зала суда как котят. Никто не запрещает тебе там повынюхивать в свободное от сектантских занятий время, но нельзя делать ничего такого, на что у нас нет санкции прокурора, — он пожал плечами, — это может все дело нам порушить. Ты сам знаешь.
Тим поднял руки и хлопнул себя по коленям:
— Похоже, я иду туда без всего.
— Похоже, что так.
Медведь сидел на столе Тима, опираясь ногами на перекладину стула и прижав к уху телефонную трубку, и что-то писал в лежащем у него на колене раскрытом блокноте.
