нужны, но всё равно…' – Я искала ответ на сугубо личные вопросы, – продолжала меж тем Анжи, – а нашла портал, ведущий в информационную Сеть высшего порядка. Портал, которым, к слову, сам Рышар не пользовался. Технология создания саркофагов, программные комплексы к ним, информация об устройстве Вселенной – это всё мои трофеи того времени… похоже, ты меня не слышишь, – констатировала с экрана Наставница. – Тебе не нравится, что я способна заглянуть в чужие файлы?
– А мне что, надо хлопать в ладоши, петь и плясать? Или благосклонно кивать – мол, да, нехорошо, но бывают обстоятельства…
– Обстоятельства в самом деле бывают. Но убеждать тебя я не стану. Я просто дам тебе задание. Представь на досуге, что Ари приняла зелье. Внезапно, без всяких объяснений и видимых причин… раз, и всё. Её больше нет рядом. И никогда уже не будет. Подумай, как бы ты стал действовать. И ещё реши, остановил бы тебя при этом запрет на просмотр чужих файлов. Что было бы для тебя важнее: узнать, ПОЧЕМУ – или соблюсти моральные нормы?
Помолчав, Наставница добавила довольно мрачно:
– Когда ты честно ответишь на последний вопрос, тебе уже не надо будет спрашивать себя, любишь ты Ари или нет.
'?Клаус?// //да не знаю я! Надо посидеть, сосредоточиться, представить…// //что ж, спрошу позже// //потом. Да'.
Между тем Анжи вернулась к прежней теме.
– Рышар хотел осчастливить людей. И он это сделал. Правда, путь, этот клятый путь, который он выбрал… но осчастливить большинство иным способом, пожалуй, не удалось бы, а сотворение миров – это, как и политика, искусство возможного. Что же до меньшинства, того самого, которое всегда идёт не в ногу и выбирает все стороны разом – меньшинству этому счастье по единому шаблону вообще не светит. Оно ценит удовольствие не настолько высоко, чтобы обожраться им до полного обалдения и утраты жизненных интересов…
– Погоди! – если бы не дисциплинирующее присутствие Ари, Клаус наверняка вскочил бы и заметался по комнатке этаким шариком от пинг-понга (чего за ним вообще-то не водилось). – Погоди! Кем вообще был Рышар? Богом?
– Рабочий термин, который использовался в его среде – вэ-мейкер.
– Это, кажется, из английского?
– Да. 'Мейкер' – дословно 'делатель'. Как Kingmaker, как movie-maker, как 'Pagemaker'. А вэ представляет собой сокращение от world, то есть 'мир'… в самом широком смысле этого слова. Точнее всего перевести термин вэ-мейкер можно, если использовать греческое слово демиург, но перевод всё равно был бы недостаточно точным. Демиург – фигура неустранимо эпическая, на ней, как ни на какой иной, лежит отсвет божественности… и тень непомерной, нечеловеческой ответственности. А вэ-мейкер – это профессия. Вполне человеческая, должна заметить. И являющаяся, по большому счёту, частью шоу- бизнеса.
– Значит, Рышар был всё-таки человеком?
– Да. С маленькой поправкой: человеком, способным творить подлинные чудеса, человеком, умеющим перекраивать миры. И даже в прямом, исконном смысле слова создавать их.
Впервые за долгое время ожила Ари.
– Зачем ему был нужен этот ваш анкавер? – спросила она.
– Редко, но метко, – одобрительно кивнула Наставница. – Для того, чтобы ответить, надо знать предысторию его родного мира. Долгое время предки и соотечественники Рышара шли тем же самым путём, что и мы в эпоху преданкавера. То есть развивали технологии. И когда они, технологии (в первую очередь компьютерные и коммуникационные) развились в достаточной степени, к ним снизошли некие калмы. Чужаки-телепаты, имеющие нечеловеческое обличье и нечеловеческое мышление. И мир Рышара изменился, приняв новую технологию.
– Это был их собственный анкавер? – рискнул Клаус.
– Вполне возможно. Доказательств нет – ни pro, ни contra. Но очень похоже, очень… – Анжи потёрла подбородок, встряхнулась. – Итак, мир Рышара получил трансферт. Вы оба им уже пользовались в той или иной форме. Мы называем это саркофагом странников. А сам Рышар вошёл в немногочисленную группу людей, которые занялись подбором программ параметров для трансферта. Вроде бы ничего необычного, просто бизнес… но, как вскоре выяснилось, не совсем. Потому что помимо крепких профессионалов в среде вэ-мейкинга выделилась прослойка из немногочисленных художников, истинных творцов, способных перешагнуть тонкую грань между копированием и созданием, между умножением числа доступных миров и расширением спектра сущ-но-стей, из которых состоит реальность. Большинство вэ-мейкеров были обычными профи и ваяли косметически улучшенные версии действительности; меньшинство – то самое, желающее странного – творило новую действительность. Миры на заказ. Рышар был из последних.
Наставница вздохнула. Не решаясь прерывать её рассказ, Клаус и Ари сидели тихо, как пара зачарованных мышей.
– Он вёл жизнь монаха. Или отшельника. Художника, полностью сосредоточенного на своей работе… что, впрочем, равнозначно. А столь полная концентрация на деле ведёт к аскетизму. И Рышар был аскетом. Вот только, как любой мечтатель, он нередко задумывался о том, каково это – жить просто для того, чтобы жить, существовать в своё удовольствие, не думая о цели, не решая каких-либо задач. И вот, когда почти всё население его родины уже безвылазно лежало в саркофагах, переселившись в иные миры, а у него внезапно появилось свободное время, он задумался и спросил себя: а почему нет? В самом деле, почему?
Новый вздох.
– Сказано – сделано. Рышар был полностью свободен в реализации самых причудливых фантазий и самых фантастических причуд, поэтому он взялся за дело, не откладывая, и создал то, что принимал за мир своей мечты. Увы! В очередной раз подтвердилась старая истина, что быть и казаться – вещи очень, очень разные. Легкокрылое счастье лайтов для Рышара, угрюмого труженика и отшельника по доброй воле, оказалось и непонятно, и непривычно… и неприемлемо. Его попытка обернулась ошибкой. Впрочем, даже в провале замысла такого человека, как он, есть своё тёмное величие. Один, без помощи и поддержки, он держался за свою мечту до последнего. Его срок существования как шейда побил все рекорды длительности. А потом он встретил меня.
Анжи замолчала. Её вирт-образ закрыл глаза, а лицо обрело странноватую прозрачность, свойственную людям, полностью ушедшим в воспоминания.
– Странно. Не в первый раз уже я рассказываю эту историю, даже не в десятый, но… хотя в дневниках и заметках Рышара ничего подобного нет, я догадываюсь, какую роль в плоти своей фантазии он отвёл мне. Собственно, догадаться об этом несложно. Мужчине нужна подруга, так было, так есть и так будет. Вот только я всё-таки была лайтом тогда, слишком многого я не умела и не понимала, и правила мной мораль именно лайтов, а Рышар… ему хотелось иного. На самом-то деле. Трудно по-настоящему осознавать свои желания, их причины и пути их удовлетворения… жаль, как жаль! Рышар снова перепутал желаемое и необходимое, попытался совместить в одной женщине две совершенно разных роли: подругу и возлюбленную. А любовь недостаточно могущественна, чтобы сделать человека счастливым вопреки всему миру. Вернее, вопреки всему миру иногда получается, а вот вопреки сущности любящих – никогда. И всё закончилось зельем. Закономерный итог.
– А что такое зелье? – спросила Ари озадаченно. – Яд?
Наставница махнула рукой.
– Нет. Не совсем. Хотя определённое сходство прослеживается. Видите ли, в паутине реализованных фантазий, которую сообща плели вэ-мейкеры, существовали способы сменить окружение. Ложиться в саркофаг при этом было не обязательно; кроме того, в нетехнологических мирах и мирах с низким уровнем техники (а их среди заказных фантазий вэ-мейкеров было большинство) тоже надо было как-то выкручиваться. И были изобретены способы, позволяющие подавать аппаратуре саркофага соответствующие сигналы. Мир лайтов не был частью системы в полной мере, но кое-какие связи Рышар оставил. Он рассудил, что даже в раю, если он населён людьми, будут недовольные – тем более, что люди склонны ждать от рая самых разных вещей, в том числе и взаимоисключающих. Чтобы это меньшинство не мутило воду и не вносило разлад в стройную систему, было введено зелье. По сути это медицинский
