Спрут

одолевала слабость, она с трудом удерживалась на ногах. Хильда, однако, не просыпалась. Разбудить ее - и она сразу запросит есть; только сможет ли она нести ее дальше? А что, если она упадет вместе с ребенком? Она представила себе, как валится на тротуар, холодный и блестящий от осевшего на него тумана, и ее обуял страх. Во что бы то ни стало она должна пережить эту ночь! Миссис Хувен приостановилась, собрала все силы, переложила спящую девочку на другую руку и пошла дальше. Немного погодя она заметила валявшуюся на тротуаре банановую корку. Кто-то уже наступил на нее и испачкал, но миссис Хувен радостно схватила ее.

- Хильда,- закричала она,- проснись, моя девочка! Я нашла еду. Погляди - банан!

Но съесть эту почерневшую грязную подгнившую кожуру оказалось невозможным,- при виде ее тошнота подступала к горлу.

- Нет, нет,- всхлипнула Хильда,- это гадость. Я не могу это есть. Дай мне хлеба и молочка!

Тем временем гости миссис Джерард перешли к следующим блюдам - фазанам из Лондондерри, жареной утке и rissolettes a la Pompadour[34]. К ним подавали вино Шато-Латур.

Гости оживленно разговаривали между собой. Великолепные вина рассеяли легкую натянутость, чувствовавшуюся в начале вечера, и за столом воцарилось веселое настроение; все, казалось, были расположены друг к другу. Молодой Лэмберт и мистер Джерард предавались воспоминаниям об утиной охоте, на которой они как-то побывали вместе. Миссис Джерард и миссис Сидерквист обсуждали недавно появившийся в переводе с итальянского роман - страннейшую помесь психологии, проблемы вырождения и эротических сцен. Стивен Лэмберт и Беатриса спорили о достоинствах и недостатках шотландской овчарки, подаренной на днях этой молодой особе. Все вокруг выглядело удивительно нарядно и жизнерадостно: электрические лампы излучали свет, отражавшийся в бокалах с вином, стол сверкал белоснежными салфетками, тонким фарфором, дорогим стеклом. Слуги двигались позади гостей, наполняя бокалы, меняя приборы, подавая новые блюда,- все это споро, без задержек и совершенно бесшумно.

Но Пресли не получал никакого удовольствия от присутствия на этом обеде. Оторвавшись от зрелища утонченной роскоши и изящных манер, он уносился мыслью к Лос-Муэртос, к Кьен-Сабе, к оросительному каналу на участке Хувена. Он снова видел, как падают сраженные один за другим Хэррен, Энникстер, Остер-ман, Бродерсон, Хувен. Звон бокалов заглушала револьверная пальба. Железная дорога и впрямь могла быть никому не подвластной силой, и ответственность за ее действия не нес никто, но убиты-то были его друзья, потребовались годы гнета и вымогательств, дабы выжать из долины Сан-Хоакин средства, нужные для того, чтобы создать окружавшее его сейчас великолепие. Чтобы Джерард стал железнодорожным королем, Магнус Деррик должен был стать нищим; чтобы эти люди купались в роскоши, фермеры Сан-Хоакина должны были разориться.

В его воображении одна за другой возникали картины, страшные, уродливые, просто чудовищные. Затем и пали фермеры у оросительного канала, чтобы наелись досыта Джерард и его семья, а с ними и все эти люди. Они жирели на крови Народа, на крови тех, кого убили в сражении у канала. Было что-то трагикомическое в этом отвратительном каннибализме, подтверждающем, что человек человеку - волк. Вот они у него на глазах пожирают Хэррена, Энникстера и Хувена. Изящные барышни, его двоюродная сестра Беатриса и юная мисс Джерард, обе хрупкие и нежные, да и все остальные дамы, красивые, утонченные, с маленькими ручками и гибкими шейками, превратились вдруг в его больном воображении в гарпий, терзающих человеческое тело. Голова его кружилась от этих ужасных, воображением порожденных сцен. Нет, народ обязательно восстанет когда-нибудь и, восстав, по заслугам воздаст тем, кто сейчас грабит его. На какое-то мгновение Пресли представил себе погром этого роскошного особняка: столы опрокинуты, картины разодраны, занавеси пылают и Свобода в образе трущобного жителя с черным от порохового дыма лицом, с окровавленными руками, пропахшего плесенью и отбросами, с горящим факелом в руке врывается с воплями в каждую дверь.

В десять часов вечера миссис Хувен упала.

К счастью, в это время она уже спустила Хильду с рук, и девочка не ушиблась. Напрасно ходили они по городу все эти часы. Попытки просить милостыню она прекратила давно, к тому же никто и не встречался им на улицах. Не стала она искать еду и на помойках в обществе бродячих собак и бездомных кошек. Решив возвратиться в парк и отдохнуть там на скамейке, она по ошибке свернула не в ту сторону и вышла не к парку, а к большому пустырю на холме близ Клэй-стрит. Пустырь не был огорожен, склоны холма заросли кустарником, среди которого торчало несколько чахлых дубков. Пробираясь сквозь кусты, она и упала, но с трудом снова поднялась на ноги.

- Ты не ушиблась, мамочка? - спросила Хильда.

- Нет, милая, нет.

- А здесь нам дадут хлеба и молочка?

Хильда указала на одинокое, чуть видневшееся в сумраке меж деревьев строение, приютившееся на самой вершине холма.

- Нет, девочка, там нам не дадут хлеба и молочка.

Хильда начала всхлипывать.

- Мамочка, пожалуйста, ну, пожалуйста, дай мне поесть. Я голодная.

Напряженные до предела нервы наконец не выдержали, и, схватив девочку за плечо, миссис Хувен грубо тряхнула ее:

- Замолчи, слышишь! Сейчас же замолчи! Ты мне всю душу вымотала.

И тут же ее охватила жалость. Она упала на колени и крепко обняла Хильду.

- Не слушай меня, плачь! Говори, что ты голодная! Повторяй это все время! Бедная моя, голодная девочка. Господи Боже мой, у меня в голове совсем помутилось,

скоро, наверное, спячу. А что я могу сделать? Ничего. Где мне достать тебе поесть? Негде! Помрем мы с тобой, Хильда, вместе помрем. Обними меня, моя девочка, вот так, покрепче. Помрем и уйдем к нашему папе. И тогда нам никогда не придется голодать.

- А куда мы пойдем сейчас? - спросила Хильда.

- Никуда. Мама устала. Сядем здесь и отдохнем немного.

Миссис Хувен легла на землю под большим кустом, который слегка защищал их от ветра, обняла Хильду и укутала ее своим теплым платком. Безбрежная, непроглядная ночь опустилась на мир. Они находились высоко над городом. Стояла мертвая тишина. Совсем низко, над головой, клубился туман, надвинувшийся с моря; он обволакивал фонари, застилая свет, скрадывая все очертания. Постепенно тьма окончательно поглотила город; не стало видно даже одинокого строения на вершине холма. Ничего, кроме плывущих клубов сероватого тумана и дрожавших от холода матери с маленькой дочерью, нашедших приют на клочке сырой земли - островке, бесцельно перемещающемся в пустом пространстве.

Хильда нащупала листок на кусте, сорвала его и поднесла ко рту.

- Мама, я съем листик. Можно?

Мать не отвечала.

- Ты хочешь поспать, мамочка? - спросила Хильда, касаясь ее лица.

Миссис Хувен шевельнулась.

- А, что ты сказала? Поспать? Да, кажется, я заснула.

Слова были невнятны, едва слышны, скоро голос замер совсем. Но она не спала. Глаза были открыты. Блаженное оцепенение начало овладевать ею, чувства сладостно притуплялись. Она больше не испытывала ни боли в желудке, ни спазм, утих даже голод.

- Фаршированные артишоки просто восхитительны! - сообщил молодой Лэмберт, вытирая кончиком салфетки губы.- Приношу мои извинения, миссис Джерард, но промолчать я не мог - оправданием мне служит ваш обед.

- Следуя дурному примеру, поданному мистером Лэмбертом, скажу, что меня просто потрясла спаржа,- поддержала его миссис Сидерквист,- удивительно нежная, а вкус просто божественный. Где вы такую достаете?

- Нам ее привозят с юга штата, там есть одна ферма,- пояснила миссис Джерард.- Заказываем по