хозяева и гости на концерте. По главной улице городка расхаживают парочки — офицеры и солдаты с девушками.
— Теперь ваша очередь быть гидом, — говорит Лера.
— С удовольствием! — отвечаю, беря ее за руку. — Я покажу вам, где мы живем, где учимся. Начнем с ленинской комнаты. Потом, если вы захотите, можно будет пройти на стадион.
— Программа меня устраивает, — отвечает Лера.
В ленинской комнате ее внимание привлекает Книга почета части — на специальном столике под стеклянным колпаком.
— Можно посмотреть? — тихо спрашивает Лера.
— Конечно, — подаю книгу. На обложке золотым тиснением слова Ленина: «Будьте начеку, берегите обороноспособность нашей страны и нашей Красной Армии, как зеницу ока…» Лера читает их вслух, вдумчиво, с выражением.
Со страниц книги смотрят портреты солдат, сержантов и офицеров части, а чуть ниже рассказывается об этих людях, о достигнутых ими успехах в боевой и политической подготовке. Некоторые фотографии обведены траурными рамками. Эти люди погибли в боях за Родину в Отечественную войну. Я вижу, как Лера сводит темные крылатые брови, задумывается, почти машинально листая страницы.
«Интересно, как бы она повела себя, увидев в Книге почета мою фотографию, — думаю я. — Вот удивилась бы!» И я даже представил все это на мгновение, хотя там, конечно, нет моей фотографии. Там только лучшие из лучших.
По пути на стадион мы заглядываем в клуб, где вовсю идут танцы. К нам тотчас же подскакивает доктор Саникидзе, лихо щелкает своими завышенными каблуками, по поводу которых у нас даже как-то шел в казарме спор: нужны такие каблуки мужчине или нет.
— Разрешите ангажировать. — На ухоженном лице его сияет сладкая улыбка. Лера щурится от яркого света, глаза у нее теперь, как миндалинки, указывает взглядом на меня. Он понимает ее без слов и церемонно обращается ко мне за разрешением.
— Пожалуйста, — говорю я, польщенный этим. Саникидзе снова обращается к ней, протягивает руку, наклонив вперед голову, по-тараканьи перебирает ногами.
Она не спеша встает, поправляя платье, приветливо улыбается мне и кладет тонкую руку на плечо капитана. Она выше его на целую голову. Смешно подпрыгивая на поворотах, он проворно кружит Леру. Что-то говорит ей, сверкая зубами. Она качает головой. Он опять что-то говорит. Она улыбается. И наконец хохочет. Потом они исчезают за танцующими. Мне сразу становится грустно. «И почему я сам не пошел с ней», — думаю, глядя на ребят, подпирающих стенки. — Ведь научился же! Специально для нее…
Наконец танец кончается. Капитан подводит Леру, кланяется, коснувшись ладонью своей груди.
— Не скучали? — спрашивает Лера, заглядывая мне в глаза… И, не дожидаясь ответа, смеется: — Все-таки чудной этот ваш доктор. Сделал мне предложение, шутя, конечно.
А мне от этого ее сообщения вдруг становится страшно. Ведь в каждой шутке есть доля правды.
Со второго этажа доносятся взрывы хохота. Там у нас Мотыль трясет стариной, проводя, как когда-то в доме отдыха, где работал культурником, аттракционы.
— Хотите попытать счастье? — спрашиваю Леру. Мне хочется увести ее отсюда, хотя бы на время. — Можно выиграть…
— Мне не везет на это. Лучше еще побродим, — предлагает она. — Вы ведь не все показали.
Страница двадцать третья
Мы идем с Лерой на стадион. Сейчас там у нас каток. К моему неожиданному счастью, вокруг ни единой души. Смеркается. Ветер гоняет по темному льду поземку. Покачивается фонарь на столбе, бросая на снег желтые пятна света.
— Что за качели? — спрашивает Лера, решительно подходя к лопингу.
— Для тренировки летчиков.
— Можно попробовать?
Она уверенно встает на площадку и берется за поручни. Привязываю ее ремнями.
— Качните, — просит она.
Толкаю ее — и раз, и два… А дальше она сама начинает раскачиваться. И с каждым взмахом все выше. Видны ее стройные ноги. Сквозь капрон просвечивают острые колени.
— Все. Хватит. Скорее остановите! — кричит она.
Бросаюсь к лопингу и ловлю чуть присевшую на площадке Леру. Наконец удается ее поймать, обхватив руками за талию.
— Вам плохо, Лера?
— Теперь хорошо.
Я не выпускаю ее из объятий. Мне тоже хорошо.
— Отвяжите, — просит она тихо.
Я не тороплюсь выполнить ее просьбу. Как будто и не слышу.
— Очень прошу, — еще тише говорит она.
— Лера, — зачарованно произношу я ее имя.
— Что, Витя?
На губах у нее тихая улыбка. Я отвязываю ремни на ногах и на руках. Она опускается на платформу, и я сажусь рядом. Мы чуть покачиваемся.
— Ну что же вы? — спрашивает Лера, повернувшись ко мне. Глаза у нее закрыты. На пушистых ресницах поблескивает иней.
И я торопливо целую ее.
— Еще, — просит она.
Оглядываюсь по сторонам. Поблизости по-прежнему никого. И тогда уж целую от души. Она встает с допинга.
— Пойдемте. Скоро, наверно, наши будут собираться домой.
— Как не хочется, — говорю я. — Вы даже представить не можете.
— Могу, — говорит она и вздыхает.
Около дверей клуба толпится народ. Танцы кончились. Гости садятся в автобусы. Мотыль посылает всем воздушные поцелуи.
— Я приеду, как только получу увольнительную, — говорю Лере.
— Когда? — нетерпеливо спрашивает она.
Если бы мне это было известно! Автобус трогается. Девчата запевают не очень веселую песню про старый клен, который стучит в стекло, про снегопад, который прошел, про сияющий безоблачный небосвод и про гармониста, которого кто-то любит… Следом за первым отправляются и другие автобусы.
Через несколько минут ворота контрольно-пропускного пункта наглухо закрываются. В нашем городке становится тихо. Переполненный всем тем, что я только что пережил в этот необыкновенный вечер, отправляюсь в казарму. В самом деле: когда еще мне теперь удастся встретиться с Лерой?
Когда гасли огни
А Стахов так и не увидел Беллу. Да и не мог увидеть. Она не приезжала с участниками фабричной художественной самодеятельности в военный гарнизон. Он очень огорчился. Даже на концерт не пошел. Сразу же после ужина лег спать, так как сон считал панацеей от всех зол. Но на этот раз и сон не приходил к нему. Поворочавшись с час в кровати, выкурив одну за другой две сигареты, он понял, что заснуть ему не удастся. Встал, оделся и решил ехать в город. Он не знал еще, пойдет ли к Белле домой, но что-то неудержимо тянуло его туда.
