— Пойдет мотор?
Ванечка берется за мотор. Швыряет катерок — ой, гроб! Черное море такое большое, а наш катерок так мал!..
Хлещет вода, все мокрое давно. Румпель ворочают, — не пускают катер лагом стать. Спасают дело.
Ждут в ЦК донесений о группе. Ничего нет.
— Отливай, отливай, браточьки! Беда!
— Тавот Ваничьке давай!
— Есть! Счяс.
— Живей!
Бьет волна. Во тьме работает Ванечка.
В два ковша отливают воду из катера. Швыряет, стукает людей. Ветер остовый несет к белым.
Поет Гриша:
Отливают, не задерживают.
— Ваня, как?
— Обожди.
— Ну все–таки?
— Пусть мотор стынет. Иначе порвет, если пустить.
— Ваничька, делай, как понимаишь.
Забивает Ваня тавотом трубу.
Надо дать время остыть трубе. Значит, еще будет швырять, может перекинуть… Овер–киль… Какие матросы были, полное доверие получили от ЦК на такое дело — и то побелели их лица. Клянусь честью! Все молчат…
Выждал Ванечка. Ручку мотора берет. Ванечка здоровый — в Екатеринодаре на силомере восемнадцать пудов выжимал. Народ смотрел: «Ай — морячок!..»
Дернул ручку раз. Не работает. Дернул ручку два. «Пах–пах…» Не работает. Волна кидает…
Черная с золотом цепь не умела ложиться и флотским великолепным шагом — ритм волн — била землю. Не бояться, не бояться!..
Не завелся мотор.
На случай поимки план был.
— Товарыщи, провверим план.
— Есть.
— Я с бомбой на руль.
— Я в машьшину.
— Я к орудию носовому.
— Я к кормовому…
Непонятно вам? А это очень просто. Вот подходит к катерку белый или английский миноносец. Браточки тогда машут любезно платками и радостно кричат. Изображают якобы бегущих из Советской России. Да… Потом суют всякие бумажки, показывают захваченные, якобы тайные, документы и деньги. И когда глаза на этом остановятся, у тех то есть, кто захватывает братков, тогда братки разом с маузерами и бомбами бегут на абордаж по главным местам: к штурвалу, в машину, к орудиям. На их корабле! Ясно. В момент: лишних за борт, кого на испуг, а кого и лаской. Есть же там матросы. Потом ходу в Новороссийск. А там, чтоб не стреляли — можно предупредить, шлюпку спустить, послать кого… Придумают матросы…
Братки на катере кончили проверку. Ваня дух перевел, берется в третий раз за мотор:
— Ну, не возьму — закуривай.
— Придется.
Николай воду отливает, со всеми. Во–вторых, ждет от Ванечки или кого другого участи.
Бросает катерок — спасенья нет. Вода хлещет.
Ваня взял ручку, рукава закатал. Рванул — сердце не выдерживает. Еще! Мотор — «пах–пах–туку– чш–чш–пх–чш–чш…» Ну… Ну!.. Заработал. Ваня за мотором как за младенчиком ходит.
Коля перед всеми извиняется.
— От переутомления вишло…
— Ну, ладно…
Ванечке дают газу баночку. Вино или водка у нас так называется. Дернул, согрелся. Мокли же всю ночь. Двигают братки к Крыму ближе.
По береговому шоссе и береговым дорогам на южном берегу Крыма — посты, патрули. От Керчи — к Феодосии, Коктебелю, Отузам, Козам, Судаку, Новому Свету, Кепси–Хору, Алуште…
Всякие с моря суда наблюдают, чуть что — тревога.
Берег Крыма открыли! Маяк Меганом увидели! Так.
— Живвем у Врангеля!
— Здравствуй, Крым.
— Севастополь забираем, божьже ж мой!
А Ванечка сам крымский — севастопольский.
Держит «Гаджи–бей» к Судаку, самым малым — тихим ходом в бухту. Но в бухте всякий черт окликнуть может, может шухер подняться, и — неприятность. Поэтому приходится рисковать. К скалам подходим. Дошли. Тихо все в воду лезут, на себя весь груз берут: двенадцать тысяч патронов, три пулемета, ленты, пятнадцать верст кабеля, гранаты, телефоны, литературу.
— Литературу не замочи. Плыви, над головой подымай.
— Есть, есть.
Стараются все. На камни выбрались. Катерок порубили и в воду — следа нет. Отработал свое — в сторону, а то улика.
Подались в горы. Ущелье — водой промыто. Повалились спать все. Один на часах стоит.
Говорил же я, — если хоть один матрос в живых останется: не считайте море отданным, а флот конченным!
Какое дело — море в руках белых и флота Антанты. Партия говорит:
— Нужно перекинуться.
Есть! Перекинулись!..
Светает, ветер стихает, зыбь утихает. Часовой будит:
— Вставай!
— У–ум… мы…
— Вставай, ну!
