«Гаджи–бея» Ванечка и Коля перед походом ночью сами проверили. Палаткой закрылись, свечу засветили, мотор разобрали, прямо языком вылизали. Все опять собрали. Как часы работает: «чш–чш–чш»… Клянусь честью.
По четвертому году служат матросы Революции. Август 1920 года идет… Белый флот в море. Английская эскадра. Не бояться, не бояться! Какое дело — мы в бой идем, у нас золотые имена кораблей на ленточках. Мой корабль — «Ваня–Коммунист» Волжской военной флотилии. Погиб в бою 1 октября 1918 года. Спаслось из восьмидесяти — тридцать
— Эх, клеш остался на берегу. Идеал — мечта!..
Команду даем:
— Флаг поднять!
Захлопал по ветру флаг из красного флагдуха.
— Имеете, белые, средство для опознания, — в прятки не играем!
Бегут ниже и ниже колесики на прицелах пулеметов. Ленты у нас во флоте пулеметные «на зе, на ять, на двадцать пять» — по четыреста патронов.
На мостике сторожевика в бинокли и в трубу «цейса» глядят.
— Первый выстрел дать предупредительный.
— Есть.
Аврал вдруг, вопят:
— Подождите! Лево на борт!
— Есть лево на борт!
Круто повернул сторожевик. По воде кривую дорожку темную и светлую оставил. Дернул, дернул к Nord'у. От нас удирает!..
Говорят на катерах:
— Живвы?
— Вроде.
— Ой, ябл–лачько, да т–ты на в–веточьке…
— Не галдеть…
— Ти–ри–рам–пам–пам, ти–ри–ри–та–та…
Тащит «Гаджи–бей» «Витязя» в Анапу.
— В чем дело, товварыщи? Как понять?
— Чиво он ходу дал?
— Ты мине живвова скушяй — не знаю.
Опять подходят катера к Анапе. С берега пулеметы: «Тра–та–та». Здрасьте. Хотя — понятно: никто же про нас не знает — все в совершенном секрете. Под огнем терпим. Обидно только: от своей же пули…
Обошлось. Выскочили на берег. Навстречу цепь — красноармейцы. Разобрались: свои.
— Чивво вы?
— Подводная же лодка!
— Где?
— Эвон.
— Так это катера наши!
— Ну, а как сюды попали?
Мигнул Ванечка своим, лепит:
— С ремонта на пробу вышли.
Бросили «Витязя» — котел сдал. Команде «витязевской» на прощанье:
— Кто стукнет про дело — не жить! Адрески ваши взятые в блокнотики.
— Нет, мы ничево.
Осталось двенадцать матросов…
Ну, а дальше?
Один (может быть, из читателей):
— Двенадцать человек, двенадцать тысяч патронов, бочка бензина, пятнадцать верст кабеля, телефоны, три пулемета, ленты, гранаты, литература… Это все на «Гаджи–бее»? Вы с ума сошли?
Братки ответят:
— Мы?
— Вы.
— За–кройсь.
Другой:
— А слабо? на катере идти!
— Слабо??
— Слабо?!
— Слабо??
— Слабо?!
— За–кройсь!
Пошли бы вы все, боязливые!
Не мешать! Ну… Брысь!.. Партийные дела ни тру?сами, ни на «слабо?» не делаются.
Ванечка опять палатку берет, свечку берет, лезет, разбирает мотор, языком его вылизывает, проверяет. Всю ночь. Мотор, как часики: «чш–чш–чш». Браточки по бабцам ударяют. Живые же люди.
Расчет бензина сделали. Хватит. Вот как грузоподъемность? Выдержит катерок?..
Тут не в «слабо?», повторяю, дело, а в расчете. В ЦК подчеркивали же.
Грузят двенадцать тысяч патронов в цинках, три пулемета, ленты, телефоны, пятнадцать верст кабеля, гранаты, бочку бензина, литературу…
Ушел катерок в воду, по самый бортик. Хорошая волна вдарит — прощай. Задуматься надо.
Подпольные комитеты Крыма ждут. Выхода нет. Надо идти.
— Запускай мотор.
— Есть.
Потопал «Гаджи–бей» ночью.
Стал у руля Алеша, согнулся весь, на компас смотрит, румпель держит. Волна бьет. Удар — получай ведра три, четыре. Откачивают братки без остановки. Бросает катерок — ой–ой. Лагом не стань — перевернет.
Звездное небо и море. «Море бушует» — в книжечках говорится. А у нас говорят — «свежий ветер». Подходяще все–таки идти, потому что поход в ночи скрыт…
По четвертому году служат матросы Революции. В ночь этого похода на «Гаджи–бее», посланном партией на хорошее дело, заснул матрос на вахте у мотора…
Подремывал и Ванечка перед своей вахтой. Услышал — мотор дает перебой. «Пах–пах–пах…» Ринулся Ванечка, с хода остановил мотор. Как руку не сломало — непонятно.
— Николай!
Вскинулся тот:
— А–сь?
— Что ты наделал?
Труба питания для охлаждения мотора — аж красная. Накалилась. Проспал Коля.
Шепчет Ванечка:
— Количька, дорогой, если мотор не пойдет, иммеешь пулю.
Матросы очень тихо спрашивают:
