Фиона была ужасно разочарована, но не хотела признаваться в этом даже себе. Пять дней в отеле с Броуди должны были к чему-то привести. Неужели она так мало для него значит, что он даже не дотронется до ее руки за ужином или не поцелует в щеку, пусть из простой благодарности за заботу? Ей и такой мелочи достаточно. Большего она и не ждет.
— Макс важнее. Вези меня к себе, Фиона. Не хочешь к себе — вези домой.
Он ее босс. Ей платят за то, чтобы она выполняла его указания, и если он требует развернуть машину и разрушить его карьеру, то так тому и быть. Глаза заволокло слезами. Не говоря ни слова, Фиона развернулась на ближайшей развязке.
Дома она подвела Броуди к своему рабочему столу у окна. Телефон, компьютер, фотография в серебряной рамке, несколько папок. Фиона вдруг отчетливо поняла, что — точнее, кто — стоит на пути будущего, которое возможно у нее с Броуди. Она почти пожалела о том, что у Броуди есть сын.
— Я звоню по поводу моего сына, Макса Квинелла, — говорил он. — Да, да, совершенно верно. Он участвует в концерте. Вы не могли бы передать ему, что его отец приедет? Спасибо. И пожелайте ему удачи.
Удачи, повторила про себя Фиона, кладя фотографию Броуди лицом вниз. Ей понадобится нечто большее, чем удача, чтобы Броуди ее заметил.
Теперь, годы спустя, сидя у телефона в ожидании звонка от Броуди, она спросила себя, изменилось ли что-то после смерти Макса? Разве и теперь, во всем этом хаосе, он не стоит между ней и Броуди?
Март 2009 года
Дэйна нажала слив и подобрала с пола бело-голубую коробочку, содержимое которой валялось тут же. Она промокнула глаза туалетной бумагой, зная, что на щеках все равно останутся черные разводы от туши, высморкалась и глубоко вздохнула. Это только начало. Или конец. Она засунула инструкцию обратно в коробку, спрятала под свитер и вышла из туалета.
В комнате она бросилась на незастеленную кровать. Какое-то время лежала, глядя в потолок, рассматривая трещинки в штукатурке и размышляя, что их количество вполне соответствует количеству дерьма в ее жизни. Некоторым суждено родиться счастливчиками. А некоторым — наоборот.
Она перевернулась, открыла комод у кровати и спрятала коробочку под груды барахла, скопившегося за годы. Жестянки из-под конфет со всякой всячиной, книги, старые наушники, пакет с игральными картами, коллекция пластмассовых зверушек, баночки с древней косметикой жутких оттенков розового и голубого, которыми она уж точно никогда больше не воспользуется. Под всем этим хламом теперь была спрятана самая взрослая вещь в ее жизни.
Дэйна уже хотела закрыть комод, но, оглянувшись на дверь, снова достала коробочку, а из нее — белую полоску. Конечно, она все сделала правильно. Она же не совсем дура. И инструкцию прочла.
Тяжелее всего было ждать целых три минуты, пока в окошечках появится результат. Руки у нее тряслись от страха. Потом в контрольном окошке появилась одна сигая полоска. Это значило, что она все сделала правильно — в первый раз в жизни, добавила она про себя.
Еще через несколько секунд начала проявляться вторая голубая полоска. Если это будет только полоска — значит, она не беременна. Если крестик — что, конечно, символично, — значит, беременна.
Беременна или нет, спрашивала она себя снова и снова, еще до того, как купила тест. Она понятия не имела. Она слышала, что некоторые женщины могут даже почувствовать момент зачатия. Но в свои пятнадцать она еще не настолько знала себя, чтобы понять, растет ли внутри нее ребенок. Месячные у нее были нерегулярными, а половая зрелость наступила позже, чем у ровесниц.
— Макс, хорошие новости. Я беременна, — шепотом произнесла она. Потом попробовала другой вариант: — Макс, хорошие новости. Я не беременна.
Что будет выражать его лицо, когда она сообщит ему результат? Счастье, сожаление, страх, шок? В последнее время Макс вел себя так странно. Дэйна уже не была уверена, что знает его.
— Но где мне ему сказать? — спросила она у старого плюшевого медведя. Медвежонок, потрепанный и пахнущий старой тряпкой, спал с ней в кровати уже пятнадцать лет, — единственная вещь, которую подарил ей ее настоящий отец.
Словно пытаясь отсрочить даже саму мысль об этом разговоре — будет ли Макс разочарован? — Дэйна начала выбирать подходящее место. Аллея позади спортзала? Карусель в парке? Школьная столовая?
— Всегда можно пойти в хижину, — сказала она медведю. Тот в ответ уставился на нее пустыми пластмассовыми глазами. Вышитая нитками улыбка кое-где распустилась, и морда у медвежонка сделалась хитрая. — Скажу ему в хижине.
Приняв это решение, Дэйна засунула медведя под одеяло и отправила эсэмэску. Потом минут десять приводила в порядок лицо. Она не хотела, чтобы Макс видел ее такой. Ответ пришел не сразу.
Почему все стало так плохо?
Ей пришлось написать еще с полдюжины сообщений, но в итоге Макс сдался и согласился встретиться с ней в хижине. По правде говоря, он сам давно там не был. И у него накопились новые призы, которые нужно было туда отнести, — электрическая зубная щетка, набор для пикника, фонарь. Но теперь, после того как он перестал проводить время с Дэйной, место это стало ему неприятно. После всех этих звонков. После всех этих голосовых сообщений.
После всего, что произошло, он просто хотел, чтобы все забылось, стерлось из его памяти, как будто ничего не было. Но теперь она написала ему и снова разбудила надежду. Да и потом, чем еще ему заняться? Друзей у него нет. Родители вечно в работе. Интересно, если он умрет, хоть кто-нибудь заметит?
И вот он тут, выглядывает из окна, притаившись в полутьме, потому что он меньше всего хочет, чтобы она решила, будто он ее ждет. На насыпи показалась фигура, и сердце у него забилось сильнее. Но нет, это просто какой-то человек с собакой. Макс закурил, чтобы успокоить нервы. Сел в автокресло, вскочил, стряхнул пепел с сиденья. Он не хотел, чтобы Дэйна испачкалась.
«Ну вот, опять, — сказал он себе. Дым от сигареты быстро раздувало сквозняком. — Пытаешься убедить себя, что ты к ней неравнодушен».
Он стал думать о том, что же это значит — когда ты неравнодушен к кому-то. Или, точнее, что значило для него быть неравнодушным к Дэйне. Что это чувство дало ему? Что было бы с ним сейчас, если бы он никогда ее не знал? И достаточно ли сильное его чувство, чтобы помириться с ней — если она об этом хотела поговорить, — или его хватило только на то, чтобы переспать с ней?
Он сидел, курил и думал. Он не знал ответа.
— Чертова стерва, — произнес он сквозь зубы. Фыркнул и закашлялся от дыма.
Да как же она могла? Как она могла взять и растрепать всем? Началось все со взглядов — первыми были девчонки из их класса. Потом шушуканье, хихиканье за спиной. А в конце января пошли звонки. К звонкам с угрозами он давно привык, но эти были как удар ниже пояса. Каждое слово точно скальпель, вонзающийся в самое сердце.
Шаги за дверью.
Он сжал кулаки. Он столько хотел сказать ей, но в последние недели проще было не говорить вообще ничего. Они избегали друг друга, старались не встречаться в коридорах, отворачивались в классе. Сперва они еще пытались как-то общаться, но с тех пор, как начались звонки, Макс просто не мог видеть ее.
