– Мятеж, ваше величество! – доложил я, бешено вращая глазами. – Гвардейцы обнажили шпаги! Двое слуг уже лишились живота!
Вряд ли он понял, что лишиться живота означало лишиться жизни, но испугался преизрядно. Лицо, пару минут назад еще сохранявшее благостное выражение, побелело, а во взгляде плеснулся ужас.
– Павел Первый был убит! – сообщил я. – Сегодня как раз ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта одна тысяча восемьсот первого года! Та самая ночь, ваше величество! Я думал, что мы сможем этого избежать, но что-то не получается.
Император смотрел на меня остановившимся взглядом. Он прозрел свою незавидную судьбу и, кажется, начинал терять присутствие духа.
– У нас два пути! Остаемся здесь и пытаемся подавить мятеж или скрываемся во «временном коридоре»! Тогда трон переходит к вашему старшему сыну, Александру Первому.
Это был очень важный момент. Бороться или бросить все, чтобы спастись. Император почти не раздумывал.
– К черту! – не задумываясь, решил он. – Возвращаемся!
– В будущее?
– Ну конечно! – Его прежняя жизнь уже не казалась ему такой уж невыносимой.
Я покачал головой.
– Что такое? – обеспокоился Павел.
– С этим сложности. Можем не успеть.
Его лицо пошло пятнами.
– Давайте попробуем прорваться в прошлое, – предложил я, – где вы были стрельцом.
– Что за времена? – уточнил император.
– Эпоха Петра Первого. Он еще совсем юн. И все реформы – впереди.
– Я там – стрелец?
– Да. Мы проверяли, сведения точные.
– А вы?
– Что – я?
– Вы там кто? Вы ведь будете со мной?
– Конечно, – успокоил я его. – Но про меня сведений никаких. Не успели навести справки.
Шум за стеной нарастал.
– Принимайте решение, ваше величество! – поторопил я. – Иначе будет поздно!
– В прошлое! – решился император. – В стрельцы!
Он забирался в глубь веков, надеясь там укрыться от всех невзгод.
Я с готовностью кивнул и хлопнул в ладоши. Появился наш гипнотизер, но сейчас его невозможно было узнать: накладная борода и грим сделали свое дело.
– Вот! – сказал я императору. – Этот человек проводит нас во «временной коридор». Сначала – вас, потом меня.
Павел с надеждой воззрился на нашего спасителя. Прошло всего несколько минут, и император впал в состояние, очень похожее на сон. Гипнотизер распрямился над царским ложем и удовлетворенно произнес:
– Готово!
Тотчас же появился Демин, Светлана и множество других людей. Светлана обняла меня и счастливо засмеялась.
– Послушай! – сказала она. – Такого я еще не видела!
Невменяемого императора переложили на носилки и понесли прочь.
– Может, хватит? – смеясь, спросила Светлана. – У него и без того впечатлений выше крыши.
– Нет! – твердо сказал я. – Все отснимем, как намечали.
Виктора уже перенесли в соседний павильон.
– М-да, – сказал я, оглядываясь по сторонам. – Он немало удивится, я думаю.
А гримеры уже тянули меня к зеркалу.
– Побольше краски, – попросил я. – Все должно выглядеть эффектно.
Через некоторое время я выглядел так, будто только что надо мной учинили допрос в застенках гестапо. Лицо было в кровавой раскраске, и даже белая рубашка навыпуск, в которую меня облачили, была сильно орошена «кровью».
– Бедненький! – с непередаваемой печалью произнесла Светлана и погладила меня по голове.
– Не плачь, Ярославна! – приободрил я ее. – Прорвемся. Вот только Виктора жаль. Для него все так хорошо начиналось.
Герой передачи сейчас выглядел не лучше меня. Ему наложили фальшивые рубцы, а на левой руке так вообще была рваная рана. Она смотрелась очень живописно.
– Ужасно! – выдохнула Светлана, увидев эту картину.
– Нормально, – оценил я. – Мне нравится.
Примчался гипнотизер. Он уже был загримирован.
Виктора уложили на пол и приковали цепью к стене. То же самое проделали и со мной. Несколько человек в «окровавленных» одеждах вповалку упали рядом с нами. Мы находились в темнице. Низкий каменный свод нависал над нами, красноречиво демонстрируя незавидность нашей судьбы. Сквозь крохотное зарешеченное окно пробивалась полоса света. От окружающей нас обстановки становилось холодно и нехорошо. Я вздохнул и кивнул стоявшему наготове гипнотизеру. Он привел Виктора в чувство и стремительно упал на пол, отвернувшись от нас.
Массивная металлическая дверь захлопнулась, лязгнул засов, и я увидел, как мой собрат по несчастью вздрогнул. Он открыл глаза и бездумно воззрился на каменистый свод. Целая минута понадобилась ему на то, чтобы осознать происшедшие вокруг него перемены. Наконец он увидел меня, окровавленного, и отшатнулся. Звякнула цепь, которой он был прикован к стене. Эта цепь совершенно его обескуражила.
– Что, Козьма, плохо? – спросил я его тихим голосом истерзанного в пытках человека.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
– Сущие звери, – доложил я ему. – Пятьдесят плетей! Думал, помру. Уже распрощался с тобой, Козьма.
Он придвинулся ко мне и спросил горячим шепотом:
– Что происходит? Где мы?
– В петровских застенках. Меня зовут Викулой, вас Козьмой. Не пытайтесь им ничего объяснять, иначе объявят колдуном и сожгут на костре.
Лицо моего Козьмы потемнело.
– Мы с вами стрельцы, – докладывал я обстановку. – Приняли участие в стрелецком бунте, который подавлен Петром.
Он вряд ли хорошо учился в школе, но картина Василия Ивановича Сурикова «Утро стрелецкой казни» наверняка была ему знакома. По крайней мере, в его глазах я увидел предчувствие близкой развязки.
– Что с нами будет? – на всякий случай спросил он.
Я ответил Козьме красноречиво печальным взглядом.
– Как же так? – вскинулся он, и снова звякнули оковы.
– До этого все было нормально, – объяснил я. – Мы жили – не тужили… Э-эх, жизнь стрелецкая…
Красноречивый вздох.
– И так нехорошо все заканчивается.
– Неужели нельзя ничего изменить?
Я продемонстрировал ему свои оковы:
– Как от этого избавиться?
– Но за что? – совсем запечалился он. – Мы даже ничего не успели сделать!
– Мы участвовали в стрелецком бунте.
– Я ни в чем не участвовал!
Я строго посмотрел на Козьму, и он тотчас затих.
– Раньше-то, чай, лучше было? – примирительно сказал я.
