что до полного завершения дела мы имеем право возражать против замены; что, предпринимая определенные шаги, мы тем не менее рассчитывали, что рассматривать дело будет судья Вызански. Если бы мы могли предположить, что дело могут передать другому судье, то поспешили бы с решением некоторых, ранее отложенных, вопросов. Хотя, в принципе, мы не отказываемся от своего права на перенос судебного разбирательства в другое место, но в данной ситуации считаем, что отказ от прежнего ходатайства — наименьшее из двух зол.
Еще не начавшись, суд по делу о Великом плимутском почтовом ограблении бумерангом пролетел через весь континент и снова вернулся в Бостон.
Том Ричардс был хорошим клиентом. Он делал, что ему говорят, не донимал меня глупыми телефонными разговорами и не вел себя так, словно важнее его дела ничего не может быть. Он был взбешен, когда ему предъявили обвинительное заключение, но не сомневался, что суд его оправдает. Я бы очень хотел получить возможность защищать его.
За несколько дней до начала суда мне позвонила жена Тома. Она спросила, не видел ли я его.
— Дня два уже не видел, — ответил я. — А где он?
— Не знаю, — сказала она; в голосе ее слышалось беспокойство. — Он ушел с работы позавчера днем, и больше его никто не видел и никто не знает, где он.
— Надеюсь, он не сбежал. Насколько я могу судить, он чувствовал себя очень уверенно. Он не нервничал дома?
— Нет. Том считает весь этот суд пустой тратой времени. Только ворчал, что зря потеряет две недели.
Я попросил ее позвонить, если что-нибудь узнает об исчезновении Тома. Ведь если эта новость просочится в газеты, его шансы в суде могут резко упасть.
Джек Келли делал все, чтобы разыскать Тома; я, в свою очередь, воспользовался доступными мне источниками информации, но все безрезультатно. У нас имелось одно предположение. Если он не сбежал, как Билли А., его могли схватить представители федеральных властей, опасающиеся за исход судебного разбирательства, или бандиты, надеявшиеся узнать у него, где деньги. Если его похитили, он скорее всего был уже мертв: боясь ответственности, похитители ни за что не оставили бы его в живых.
В январе 1968 года машина Тома была найдена на автостоянке пригородного мотеля. Никто не знал, как долго она там простояла. Насколько мне известно, ни Сильвия, жена Тома, ни кто другой не видели его с того момента, как он в последний раз ушел с работы.
Если кто-нибудь и знает, что случилось с Томом Ричардсом, то помалкивает об этом.
Первые свидетели
Утром в день суда я сообщил об исчезновении Тома Ричардса. Пол Маркхэм хотел отложить дело, пока ведутся розыски, и я согласился. Но Джо Боллиро считал, что Пэт Диафарио уже достаточно натерпелась. Судья был с ним согласен, и суд начался.
Меньше чем за час были отобраны присяжные. Хотя обычно в штате Массачусетс присяжные назначаются без согласования с защитой, судья Вызански пошел нам навстречу и сразу же отвел кандидатуры всех присяжных, обнаруживших малейшую предвзятость или имевших личный интерес в деле.
После того как присяжных привели к присяге, судья объявил десятиминутный перерыв. Затем слово получили представители обвинения.
Обвинение, сказал Пол Маркхэм, основывается на свидетельских показаниях, которые докажут связь подсудимых с преступлением. Мы с Джо Боллиро смогли изучить показания, дававшиеся большому жюри, но в соответствии с увечным федеральным законом, известным как «статья 3500», не смогли познакомиться с показаниями свидетелей, данными сразу после преступления. Нам не разрешалось увидеть их до тех пор, пока не будет закончен прямой допрос и начнется перекрестный.
Мы с Джо Боллиро чувствовали, что наша победа или поражение будут во многом зависеть от перекрестного допроса свидетелей обвинения. И у Келли, и у Пэт Диафарио алиби было самое неопределенное — Келли в тот вечер ходил с женой в кино в Бостоне, а Пэт смотрела дома телевизор. Если мы не сумеем уличить каждого свидетеля в явном противоречии, нам придется туго.
Первым свидетелем обвинения был Патрик Шена, шофер ограбленного фургона. Во время прямого допроса мы с Джо внимательно слушали его описание человека, который оставался с ними в кузове, а также в какое точно время Шена освободился от веревок и выбрался из фургона.
— Мистер Шена, — спросил я во время перекрестного допроса, — говорили ли вы капитану Маккарти из полицейского управления штата Массачусетс всего через шесть дней после ограбления, что не сможете узнать грабителя по кличке Тони, даже если увидите его еще раз?
Я показал ему стенограмму того допроса. Хороший свидетель сразу бы ответил «да», плохой — «нет». Шена сказал «не помню».
— Говорили ли вы следователям, сразу после ограбления, что Тони, человек в полицейской форме, все время находился в кузове с вами и с Барретом?
— Да, — ответил Шена.
Мы знали, что по пути в Хианнис, когда ехали за деньгами, они ненадолго останавливались у его друзей, живших по дороге.
— Вы сказали почтовым инспекторам, что проехали из Бостона прямо в Хианнис? — спросил я.
— Да, сэр.
— Но ведь это не так?
— Нет, сэр.
— Почему вы под присягой солгали инспекторам?
— Я боялся потерять работу.
Шена сказал большому жюри, что выбрался из грузовика на дорогу № 128 в 21.35. Теперь он утверждал, что между 21.35 и 21.45.
До перерыва на обед обвинение представило всего одного свидетеля. Сам того не зная, он изрядно подорвал усилия четырех других свидетелей связать подсудимых с совершенным преступлением.
Первым свидетелем после обеденного перерыва выступил почтовый охранник Уильям Баррет. Его показания полностью совпадали с показаниями Шены. Он сказал, что, после того как «полицейский» заставил их пересесть в кузов, больше его не видел. Но выходя из кабины, взглянул на часы — было 17.35.
Маркхэм спросил, может ли он сказать, кто был человек, переодетый полицейским. Охранник указал на Джека Келли и добавил, что впервые понял это, увидев Келли в Уотертауне в июле 1964 года — почти через два года после ограбления.
Маркхэм передал нам показания Баррета, данные еще до суда, и сел на свое место. Я не мог внимательно изучить их, но попросил несколько минут — хотя бы бегло просмотреть. Показания Шены подсказали, где искать то, что нужно. Еще не закончив чтения, я начал перекрестный допрос.
Прежде всего я установил, что на следующий день после ограбления и через пять дней Баррет не рассказал властям об остановке, которую они с Шеной сделали по пути в Хианнис.
— Давая под присягой заведомо ложные показания, вы знали о том, что это — уголовное преступление?
Маркхэм возмущенно вскочил и заявил, что, является эта ложь уголовным преступлением или нет, к делу не относится. Судья Вызански строго взглянул поверх очков на Маркхэма и на свидетеля.
— Одно дело, если при даче ложных показаний человек знает, что совершает преступление, другое дело, если он считает, что просто соврал ради друга.
Баррет заявил, что не знал о том, что это преступление. Они с Шеной договорились выгораживать друг друга, чтобы не потерять работу — они и до сих пор работали там же.
— Сообщали ли вы тем, кто вас допрашивал, еще какие-либо ложные сведения?
Баррет поклялся, что не сообщал. Я показал два места в его первоначальных показаниях, где он
