в заблуждение мой значок.
Я показал ему на путеводную стрелу, выведенную краской на углу дома, и заявил, что он не может запретить мне идти в центр. Чтоб не заблудились туристы, здесь повсюду нарисованы указатели с надписью «Пьяцца Сан-Марко». Как я вам говорил, именно туда и направлялись наши матросы с Нестерчуком — их уже и след простыл, за каждым водолазом боцману не углядеть.
Под обжигающим взглядом человека в черном я невольно опустил глаза и бочком проследовал мимо девушки. Почему-то у меня, словно навязанная кем-то, появилась непрошеная, несвойственная мне мысль: «Чего с ними связываться? Мое дело сторона!»
Девушка внезапно вцепилась мне в рукав.
— Неужели вы оставите меня с ним? — взмолилась она жалобным голосом. — Сэр синьор, я вас прошу как отца!
Я будто очнулся. И хотя мне было тогда тридцать три, а ей лет семнадцать, но такое обращение, не скрою, польстило. Я браво развернулся и строго, по-отечески сказал человеку в черном:
— Идите своей дорогой, молодой человек. И не приставайте на улицах к девушкам!.. Синьорина, вы под надежной защитой русского водолаза, — галантно предложил я ей локоть.
Меня мгновенно развернуло, и я очутился лицом к лицу с ее разгневанным спутником.
— Предупреждаю… — процедил он.
— Лапы прочь! — сбросил я с плеча его руку. И спокойно заметил девушке, торопливо продевшей ручку под мой локоть, знакомыми с детства стихами: — «Вы не в Чикаго, моя дорогая!» Не волнуйся, дочка.
Человек молча глянул на меня, усмехнулся и отступил. Я повел девушку прочь…
— Куда вы меня ведете?! — вдруг вскричала она, безуспешно пытаясь высвободиться.
Мой локоть капканом зажимал ее руку, и теперь я почему-то упорно волок ее вслед за человеком в черном. Он уверенно спустился к совсем безлюдной, узкой набережной вдоль канала. Здесь лежала особенно мокрая синяя темнота, она тянулась от черно-голубой воды, натыкалась на спящие и брошенные дома и, не в силах уйти вширь, резким углом шла по стенам вверх, где переваливала за крыши…
Время от времени человек оборачивался и приказывал нам поторопиться. Не знаю отчего, и я и девушка вновь — оба мы беспрекословно подчинялись его командам.
Меня охватил страх. Я смутно понимал, что действую вопреки своей воле, но ничего с собой поделать не мог.
— Еще не поздно, — остановился неизвестный, — а не то… Минимум, что вас ожидает, больница, — усмехнулся он мне в глаза. — Мой вам совет: оставьте ее и уходите.
Я послушно подчинился: отпустил девушку и зашагал восвояси, то есть обратно. Мысли мои странным образом замкнулись на сиюминутном: сейчас вечер… я гуляю, гуляю… любуюсь Венецией. Разве я в Венеции?.. Эва, куда занесло. Здесь язык до Киева не доведет… Дряблая причальная лампа, жужжа за стеклом запаянной желтой мухой, освещает темный камень набережной и край белесой воды, где стайкой сбились чинарики сигарет; среди них плавает окурок папиросины с лихой вмятиной, точно на новой шляпе, — как затесался он в эти края, бродяга? — ведь папиросы курят, кажется, только русские и поляки — русский, русский, иди домой — а где дом? — в порт… на корабль-Тонкий женский вскрик позади заставил меня лениво обернуться.
И я неожиданно пришел в себя!
Та узкая набережная прерывалась въездом во дворик дома. Человек в черном, отталкиваясь длинным веслом, уже выводил оттуда моторку. Девушка беспомощно сидела в лодке и, как мне казалось, с мольбой смотрела в мою сторону.
И только, оставив висло, незнакомец взялся за руль, как я мигом одолел разделявшее нас расстояние и вспрыгнул на отлетающую от берега корму.
Неизвестный угрюмо улыбнулся.
Не знаю, почему он вновь не причалил и не прогнал непрошенного попутчика или, на худой конец, не приказал выпрыгнуть за борт, — тут могло быть несколько причин. Возможно, спешил, боясь потерять и секунду. Или, может, боялся, что я запомню номер этой шикарной моторной лодки и сообщу в полицию, а те по рации — патрульным катерам, и привет! Сразу с несколькими людьми ему бы не сладить, он и нас-то двоих с трудом удерживал в подчинении, попеременно глядя в упор то на меня, то на девушку. Так или иначе, но я остался на борту моторки.
Мимо нас летели обшарпанные мрачные дома и вырывались мраморные палаццо, испещренные причудливыми готическими и мавританскими окнами-лоджиями; над нами проплывали изогнутые мосты и мостики: деревянные, каменные, железные…
— Что ж, тем лучше, — неожиданно рассмеялся человек в черном.
Девушка, притихнув, сидела напротив — лицом к нему.
— Рулить умеешь? — пронзающе взглянул на меня.
— Так точно! — отчеканил я, против своей воли встав по стойке смирно и вытянув руки по швам.
Он кивнул на руль, и я, перешагнув скамейку, на которой сидела девушка, взялся за баранку. В сообразительности ему не откажешь; теперь, свободный от управления лодкой, он мог лучше контролировать нас.
Я послушно выполнял его короткие команды:
— Влево!.. Вправо!.. Прямо! — А сам краешком сознания мороковал, как мне выпутаться и спасти девушку.
Этот шакал, гипнотизер или, как там, экстрасенс, поработил и ее и меня. Мы и двинуться по-своему не могли без его желания. Причем долго подряд подчинять своей власти он нас не мог: ему приходилось и словом и взглядом, снова и снова, удерживать девушку неподвижной, а меня — за рулем.
Подчиняясь приказу, я так лихо гнал моторку, что встречные гондольеры едва успевали отворачивать свои черные с загнутыми на концах носами лакированные пироги, что-то кричали вслед, покачиваясь на волнах, как на чашах весов, и резким движением левой руки подбивали под локоть вверх правую — самый обидный итальянский жест!
Первый день в Венеции, кое-что в окружающем я стал невольно узнавать по открыткам и вертеть головой.
— Говори, — усмехнулся человек в черном.
— Смотрите, да это же Мост вздохов! — с глупейшим восторгом сообщил я спутникам.
Наш властелин визгливо рассмеялся:
— Сейчас помру! — Оказывается, в нем было что-то человеческое. — Турист выискался!.. А кстати, знаешь, турист, один час такой водной прогулки стоит пятьдесят долларов? Отвечай. Так и быть, поболтаем, ты меня развлекаешь.
— Ну, с меня и пятерика не получишь! — огрызнулся я. — У меня и того нет!
— Налево! — приказал он. Я подчинился.
— К тому же ты нищий, — презрительно заметил он.
— Живу на зарплату, — с достоинством ответил я. — Не то что некоторые проходимцы! — намекнул на моторку с отделкой из красного дерева, меди и с мощным мотором не менее ста лошадей. — На трудовые деньги не…
— Заткнись! — грубо оборвал он.
Вроде детской игры в замри-отомри. Да только нам было не до шуток. Я думаю, он еще и потому меня не высадил, что тешился, подлец, выставлялся перед девушкой. Хвастал своей властью над людьми. Тебе, мол, дорогая, не на кого рассчитывать! Гляди, что вытворяю с твоим защитником. Так-то, малютка!..
Девушка вконец присмирела, видя, как он мной распоряжается.
— Прямо!.. Чуть левей!.. Левей, кретин!
— Слушаюсь!
Взяв волю в кулак, я мысленно пытался расширить тот краешек сознания, который еще чудом оставался. Это мне еле удавалось. Но все же удавалось, черт побери!.. Тщеславный малый, он прямо-таки расцветал, когда ему подвякивали. Значит, надо подыгрывать по мере сил. Может, пригодится.
Давно уже заметил я и то, что чем реже смотрел на него, тем быстрее становился самим собой. Однако он об этом отлично знал и периодически требовал:
