небось, насквозь проспиртованный – а иначе как он тут выживает?
Кабинет без окон был лишен времени суток. Утро осталось наверху.
Издевательски тусклое освещение и бессмысленная работа – впрочем, это же взыскание, а не Рождественский бал.
Снейп отдал необходимые распоряжения, уложившись в минимум холодных, презрительных слов, и углубился в свою работу, больше не замечая провинившегося студента.
«Нам хотелось бы, чтобы вы заново переписали карточки…»
Угу, нашли дурака.
А самое обидное – что и в самом деле нашли.
«Нам»!
Профессор и завхоз – заодно; и оба против Гарри Поттера. А Гарри – против Волдеморта! Что ему какие?то Снейп и Филч?
В Гарри темным приливом поднималась злость – еще более темная и горькая оттого, что он ничего – ни–че–го – НИЧЕГО! – не мог сделать.
С Волдемортом – мог, если верить директору, а с этими – ничего!
Гарри переписывал карточки, искоса наблюдая за Снейпом. «Что думает наш драгоценный король…»[9], то есть драгоценный профессор, о своем ученике – было ясно безо всякой легилименции: кому приятно читать о своем отце, что тот выделывал в школе! Без сомнения, Снейп полагал, что в голове деморализованного гриффиндорца (которому, между прочим, предлагали Слизерин!) Поттера– младшего рушится возведенный на пьедестал образ Поттера–старшего, этакого колосса на глиняных ногах. Гарри усмехнулся про себя – оказывается, помнил кое?что не только из лекций профессора Биннса, но и курса начальной школы по античной истории.
«…Самих давно нет, а записи о великих свершениях целы…»
Записи… А ведь в этих коробках – в них тоже не всё.
Он положил перо и задумался. В конце концов профессор обратил на это внимание. И в тот момент, когда Снейп собрался высказать свое недовольство, Гарри опередил его. На три – нет, четыре слова.
— Расскажите, пожалуйста, о папе… сэр.
Это были не его слова. Ему подсказали. Тихий мягкий голос, такой тихий, что не понять, мужской или женский. И Гарри, в точности скопировав голос, сам не понял, что это с его стороны: просьба или провокация?
Кажется, профессор тоже не знал. Во всяком случае, он колебался.
«Почему я?» – «Вы в своем уме, Поттер?» – «Работайте, в картотеке все есть», – что угодно – все следовало сказать раньше, три секунды назад, прежде чем его затянул хищный, как венерина мухоловка, простодушный зеленый взгляд.
Можно быть простодушным и хищным одновременно?
А вы уже забыли другой такой взгляд, профессор – взгляд голубых глаз за очками–половинками?
Но мальчишка!
Похоже, он и впрямь схватывает на лету…
Снейп потемнел. Как перед непогодой.
Самое время пожалеть о сказанном. Но…
Когда Гарри был маленьким, он не раз замечал, как шток–розы в саду его тети сворачивают лепестки перед надвигающейся грозой, а ему самому хотелось забиться в свой чулан и не вылезать оттуда, пока все не кончится. Но чулан Дурслей остался на Привит–драйв, далеко в прошлом. Пожалуй, шестнадцатилетний Гарри уже не поместился бы в нем. Да и к шестнадцати годам он научился смотреть грозе в лицо – особенно, если она им же и вызвана.
Намеки и недомолвки на первых курсах, думосбор на пятом… Гарри не раз ломал голову над тем, случайно он заглянул в профессорский думосбор или?.. Он пробивал защиту Снейпа, но не обольщался своей силой: профессор выкидывал его из своей головы на счет три, выкинул бы и из этой картинки – Гарри не смог бы увидеть ничего, кроме экзамена.
Так не лучше ли услышать из первых уст?
— Расскажите, пожалуйста, о папе… сэр. Сириус… не успел.
И ни малейшей надежды на то, что ты ослышался, или на то, что мальчишка имел в виду что?нибудь другое. Кого?нибудь другого. Мистера Тобиаса Снейпа, например. Или Папу Римского.
— Вы соображаете, чего хотите?
«Что услышите?»
— Ага. То есть да, сэр! – Еще бы не соображать! После всех этих лет. Но. Единственный человек, который знает! – Просто расскажите… Пожалуйста.
Старый школьный враг не мог говорить за себя сам – это же…
Какой соблазн! Возможность добить врага – спорим, он ею воспользуется? Сплясать джигу на костях старшего и младшего Поттеров!
Это ж мечта!
Зельевар – совсем не мечтательный, а хмурый – бросил косой взгляд на картотечные ящики. Идея, казавшаяся такой удачной, корчила рожи и показывала язык – точь–в–точь Пивз, провернувший очередную пакость. У волшебной палочки два конца – но иногда Снейп забывал об этом. Кто бы мог подумать, что Поттеру окажется мало того, что он найдет в картотеке?
А с другой стороны – внезапно проснувшуюся в мальчишке тягу к знаниям следовало использовать. С умом. Правда, и самому придется предстать в не слишком?то выгодном свете. Еще раз пережить прошлые унижения. Вызвать сочувствие у Поттера–младшего… Профессора передернуло. Стоила ли игра свеч?
Снейп встал («Профессор Снейп», – поправил внутри мягкий директорский голос).
Гарри подумал, что, если встанет тоже, то окажется не ниже профессора.
Снейп (профессор Снейп, Мерлин с ними обоими!) шагнул в сторону наказанного, но передумал и направился к стеллажам, уставленным стеклянными емкостями со всяческой мерзостью. Гарри напрягся: эти банки при необходимости могли служить отличными метательными снарядами; в прошлом году он испытал это на собственной шкуре, и ему еще повезло, что Снейп запустил в него сушеным, а не заспиртованным препаратом.
Снейп заложил руки за спину, словно борясь с соблазном, и внимательно изучал полки. Его кабинет обладал странным свойством: в нем противоестественным образом забывалось обо всех достоинствах и помнилось только о недостатках. Обычно с занятий по зельеварению взмыленной выходила даже Гермиона. Собрав всю свою волю, чтобы противостоять вредному влиянию, Гарри сообразил, что всегда может положиться на свою реакцию ловца, и немного расслабился.
В этот момент Снейп повернулся, все так же держа руки за спиной, и заговорил.
— Они не давали мне прохода с первого курса. Еще с поезда.
Снейп прохаживался между столами туда и обратно, цедя слова монотонно, почти без выражения, будто читал скучную лекцию.
— Так получилось, что тот день свел вместе всех нас: в одном купе оказались я, ваша мать, ваш отец и ваш крестный. Джеймс Поттер не сомневался, что попадет в Гриффиндор, я же имел неосторожность упомянуть, что мечтаю о Слизерине. Он смотрел свысока даже на вашего крестного – своего будущего приятеля – потому что его родня училась на презираемом им факультете.
В паузах Снейп останавливался у стеллажей. Гарри гадал, в какой из банок профессор ищет вдохновения: в той, что с червяками, или в той, что с пиявками?
— Факультет храбрецов… Факультет плебеев! Факультет выскочек! Факультет директорских любимчиков! (А когда директор был слизеринцем – кто тогда был любимчиком?!)
Слова жалили, как пчелы… Нет, пчелы хотя бы полезные. Как осы – маленькие, злобные, безмозглые…
— Безмозглые гриффиндорцы!
Они ненавидели нас всех – и это было на руку вашему отцу, Поттер. Очень на руку. Он всегда мог прикрыться «межфакультетской враждой». Гриффиндор против Слизерина, ничего личного!
Дело бы кончилось дракой прямо в поезде, но ваша мать удержала меня. Мы перешли в другое купе – я уступил ее желанию избежать ссоры, но отныне знал, что обзавелся непримиримыми врагами, которые не
