упустят случая закончить начатое и свести счеты.
Подбирая выражения, Снейп как будто старался уколоть Гарри каждым словом, уязвить каждой интонацией – не то по привычке, не то надеясь, то его оборвут, как не раз случалось раньше. Но Гарри разгадал нехитрую тактику профессора. Он не пытался спорить, протестовать. Он просто сжал голову ладонями (наверное, это и называется – держать себя в руках?) и слушал. Не сводя с профессора гипнотизирующего взгляда. Сжав зубы. Не перебивая. Не понимая, что мешает ему закричать: «Неправда! Вранье!»
— Вы мне не верите?
Верить? Разве мало того, что он все еще не вскочил, не выбежал прочь с криком: «ЗАТКНИТЕСЬ!!!»
— Я вас слушаю.
Как много можно узнать, если просто слушать…
— Я хорошо учился (Папа не хуже! Лучше! Они были блестящими учениками – а про вас так что?то никто не говорил!) – это принималось как оскорбление, как вызов. Я оскорблял вашего отца самим своим существованием.
Внутренности жгло и скручивало от несправедливости.
Гарри молчал.
С поправками слова Снейпа были чуть более съедобными. Как с соусом, перебивающим – тухлинку?
— Я занимался до школы, Поттер – (это был камушек в огород лично Гарри), – Занимался много. Не учил учебники наизусть, как ваша подружка, но прочел не только их. Я читал другую литературу. Разную. Знал кое–какие заклинания и был готов применять их на практике. Вообразите: я был готов лучше других первокурсников. Да – я был лучшим среди первокурсников. И не только первокурсников. И уж, конечно, лучше Поттера – чего он не мог бы простить мне, даже если бы его об этом попросил директор.
)Это вы ему завидовали!!!
Я посмел знать и уметь больше гриффиндорцев – и должен был поплатиться за это. Должен был платить каждый день – так, как им взбредет в голову!
(Но ведь вы, по вашим словам, были сильнее!)
Гарри комментировал мысленно, когда Снейп отворачивался, а глядя ему в глаза, старался не думать вообще ни о чем. Наверное, именно такого состояния Снейп добивался на уроках окклюменции в прошлом году. Тогда у Гарри не получалось… А сейчас, кажется, – да. Во всяком случае, Снейп не мог проникнуть в его мысли. Или не считал нужным, занятый своими.
— Я бил их на уроках – умением, они били меня после – числом!
Голос резал Гарри на куски. По живому. Как корни маргариток. Слова давили, а взгляды, которых он изредка удостаивался, проверяли градус закипания. Но каждый такой взгляд Гарри встречал пустыми ясными глазами, в которых отражалось очищенное сознание и одна–единственная мысль: «Продолжайте, пожалуйста!»
И Снейп продолжал.
— На травологии они попытались заговорить лейки, чтобы те «случайно» опрокидывались на меня, когда отвернется профессор, и швырялись «собаками» – волшебным репейником; извлечь его из волос потом было куда труднее, чем обычный магловский.
В одном из тетиных журналов Гарри видел картину–репродукцию: утыканный стрелами обнаженный юноша. Святой Себастьян, кажется. Гарри вовсе не чувствовал себя святым, но слова Снейпа впивались в него, раня, как те самые стрелы. Оставалось надеяться лишь на то, что со временем стрел будет так много, что на живой мишени не останется места для них. Или притупится чувствительность.
…Может быть, это еще и проверка на прочность?
— Они наложили на меня заклятье немоты – прямо перед уроком полетов, так что я не мог приказать метле взлететь. Инструктор и другие ученики решили, что я не могу выговорить ни слова от страха. А ваш отец с приятелями покатывались со смеху.
Гарри терялся в сомнениях.
Кое?что он все?таки слышал от крестного, а кое?что и видел. Он помнил попытки маленького Северуса справиться с метлой – пикси на смех и безо всяких заклятий. Но если бы он действительно ничего не знал – он бы поверил.
Поверил бы?
— Они охотились на меня. Выслеживали, подкарауливали, загоняли в угол и… В зимние каникулы они поймали меня во время прогулки. Привязали к дереву и обстреливали снежками. А потом отпустили и ржали: «Пусть у нас будет движущаяся мишень!»
Внутри Гарри бушевал шторм. Гарри читал, что магловские моряки выливали за борт масло, чтобы успокоить расходившуюся стихию хотя бы вблизи корабля. Он не знал, откуда у него внутри запасы такого… успокоительного. Он не понимал, что сам умасливает Снейпа, позволяя ему говорить гадости о своем отце… о ненавистном профессору Джеймсе Поттере. Он не понимал, зачем это делает, но чувствовал: так надо. А чутье не подводило его никогда.
Мост через пропасть. Кто?то должен перекинуть его первым? Со своей стороны.
Протянуть руку и надеяться, что ее не оттолкнут.
Не так, как он – Малфоя…
— Они заколдовали мой учебник по чарам так, что со страниц пропал текст. Их, конечно же, наказали, но Флитвик настоял на смягчении взыскания, когда узнал, каким «остроумным способом» они это проделали и почему ни одно из контрзаклинаний не принесло результата. Флитвик смеялся над собой и над тем, как пытался вернуть то, что никуда не пропадало! Он сказал, что ущерба имуществу фактически нанесено не было – правильно, они ведь «всего лишь» перекрасили шрифт! Но мне был нанесен ущерб, мне!
Шторм внутри Гарри не утихал – а сам он был точно хрупкий кораблик, который непременно должен был пробиться сквозь бурю – вот только куда?
Выплывем – увидим!
Главное было – выдержать.
Со свернутыми парусами–чувствами, чтобы не унесло порывами ненависти к профессору, с обнаженными нервами такелажа… Снасти, натянутые, как струны, дрожали, отзываясь на мельчайшие оттенки зависти, злобы, обиды, мстительности…
Но берег, к которому он стремился, его обетованная земля носила имя Джеймса Поттера – навсегда, что бы Гарри о нем ни слышал и ни видел. Просто потому, что тот был его отцом.
Определившись и обретя под ногами твердую почву, Гарри обрел также способность относительно беспристрастно думать о том, кто пытался выбить ее у него из?под ног в течение пяти лет и последней четверти часа.
Относительно – потому что невольно примерялось на себя. Например, то, как трудно выговаривались «меня», «мне», «со мной».
В магловской школе объясняли, почему рота солдат идет по мосту не в ногу.
Гарри не знал, не разорвет ли его резонансом…
Гарри смотрел на тонкий ломкий рот Снейпа и думал, что профессора в детстве, наверное, не били по губам (как бывало, доставалось ему самому от тети Петуньи), чтобы отучить кривиться… Пренебрежительно… Или от обиды… Или боли…
— На Рождество нелегкая принесла с Востока в родные пенаты дядю вашего крестного – еще один сомнительный Блэк, еще один ломоть, отрезанный впоследствии от благородного рода. Он привез племянникам экзотические безделушки (ими хвастались в слизеринской гостиной Нарцисса и Регул) и рассказ о том, как на этом самом Востоке маглы празднуют Новый год – весной вместо зимы, для чего?то обливая водой всех, кто подвернется под руку. Надеюсь, не надо объяснять, кто подворачивался под руку вашему отцу и его приятелям? Хотя надо признать, что они честно дождались восточного Нового года – так было проще объясняться с профессорами. Конечно, за агуаменти в коридорах можно было огрести взыскание, но они использовали флаконы из?под шампуня. За эти их брызгалки баллов не снимали – профессора только руками разводили, дивясь на магловские выдумки. А мода на идиотскую забаву продержалась до лета.
Гарри уже не казалось, что он предает своего отца, слушая о нем такое. Отца, маму, которая выбрала Джеймса Поттера семнадцать, сто, тысячу лет назад, крестного… всех, кто по–настоящему дорог ему, Гарри, – ради кого?!
